Виталий Артемьев - И потекла река времени вспять…

– Что ты делаешь? – полюбопытствовал Вольга Всеволодович.

– Я их сейчас разыграю, обвенчаю шутовским обрядом, а то такая красивая пара, а всё никак не решатся.

– Вот ты молодец! А ты отдаешь себе отчет, что для нейронной сети разницы между настоящим обрядом и шутовским нет. Ты закручиваешь карму, а ответственность ляжет на тебя. Готов её брать?

Серьёзность, с какой сказал эти слова Вольга Всеволодович, заставила Пашку остановиться.

– Проехали, – только и сказал он, сразу потеряв интерес и к бутафорскому шалашу и к розыгрышу.

В это время в проеме калитки показались Костик и девушка. Высокая, в сером пальто с капюшоном, невероятно красивая, будто сошедшая с полотен Боттичелли.

Её красота выявила причину избыточной суеты влюбчивого от природы Пашки.

– Здравствуйте, – мелодичным голосом сказала она и представилась, – меня зовут Ольга. Пойдемте, здесь неподалеку. Скульптор обещался к семи. Я ему сказала, что вы к нам из Москвы приехали, интересуетесь его работой.

Действительно, место, куда они все направились, было недалеко, метрах в пятистах. Вольга Всеволодович с интересом разглядывал довольно-таки монументальное сооружение, чем-то напоминающее триумфальную арку, в центре которой был расположен барельеф, скрытый натянутым серым полотнищем. Перед аркой, очевидно, для удобства созерцания, был установлен длинный стол с двумя широкими скамьями с двух сторон. Девушка откинула полотнище, и их взору открылся искусно исполненный барельеф, в нижней части которого был изображен Навуходоносор в виде фантастического зверя-человека, сросшегося с крокодилом, как сиамские близнецы, с пастью крокодила, кабаньим пятаком, клыками и хвостом крокодила. Туловище человека вырастало прямо из спины крокодила, сливаясь с ним в одно целое, вызывая тем самым крайне неприятное ощущение у зрителя. Лицо человека было гротескно искажено, один глаз выпучен, другой прищурен, вместо рта – огромная пасть, разверзнутая в крике то ли отчаяния, то ли боли. За Навуходоносором текла нескончаемая толпа таких же мерзких человекочудовищ, уменьшаясь до микроскопических размеров, делая барельеф чрезвычайно выпуклым, объёмным. Эта толпа вытекала из врат по виду средневекового города, окруженного высокими стенами и башнями. Над городом развевался стяг, на котором шла витиеватая вязь незнакомых букв.

Вольга Всеволодович замер, пытаясь прочитать надпись. Слегка искажена буква во втором слове, но прочитать можно.

«И.С.У. С. ИСТИНЫ СВЕТ УЗРЕВШИЙ СВЯТ. ПЛОДАМИ БЛАГОДАТИ ВЫМОЩЕНА ДОРОГА К ИСТИНЕ. ЕСЛИ СУМЕЕШЬ, НЕ ПОТЕРЯВ СЕБЯ, ПРОЙТИ ЧЕРЕЗ ТРОЕ ВРАТ, ЧТО МАЛЫ, КАК ИГОЛЬНОЕ УШКО, В БЛАГОУХАЮЩИХ САДАХ ДУШИ СВОЕЙ УЗРИШЬ ДВЕРЬ В МОИ ЧЕРТОГИ. ТАМ ВСТРЕТИШЬ МЕНЯ»

– Это она, – обрадованно подумал Вольга Всеволодович, – результат его неустанных поисков: недостающая часть Тайной Книги – Иванова Евангелия, священной книги богомилов, её утраченная страница: ключ к шифру Книги. Неужели сейчас удастся узнать, где она хранится?

Вольга Всеволодович взглянул на часы: шел восьмой час. В сгустившихся сумерках к столу подошел человек со стопкой увесистых книг под мышкой. Тщательно выбритое лицо с тяжелым подбородком, на голове густой короткий ежик, голова вырастала прямо из массивных плеч без всякого намека на шею. Маленькие глазки под тяжелыми нависшими дугами бровей смотрели на всю компанию настороженно. Узнав девушку, мужчина положил на стол книги и поздоровался.

– А что вас подвигло изобразить именно этот сюжет? – спросил Вольга Всеволодович скульптора, улыбнувшись.

Тот от заданного вопроса пошел пятнами, весь ощетинился и с нескрываемым раздражением спросил:

– А вам, впрочем, какое дело до моей работы?

Вольга Всеволодович понял, что он затронул больную тему, и попытался быстро сгладить ситуацию:

– Извините меня, ради бога, я не хотел затронуть ваши чувства. На мой взгляд, барельеф сделан чудесно, это мастерская работа, великолепная трактовка сюжета. Но почему здесь? Скорее, такая работа больше просится в столичный музей, впрочем, думаю, что даже европейские музеи не отказались бы от такого. Я вижу, сколько не только мастерства, но и труда, времени, да и профессионализма потрачено на эту картину.

Скульптор вдруг как-то обмяк и заплакал, шаря руками по карманам в поисках носового платка.

– Вы, пожалуй, единственный, кто оценил мою работу. Остальные потешаются, смотри, мол, каких уродцев изобразил. Министерство культуры не заплатило мне ни гроша, отмахнувшись, что библейские темы сейчас малопонятны и никому не интересны. А что здесь непонятного? Тема тривиальна. Изгнание Тьмы Светом, победа добродетели над гнустностью, добра над злом. Метафора. Исключительно философская вещь уж куда как актуальна в нынешние дни, да, видимо, не на свой век пришлась. А я действительно потратил на нее почти два года, да и почти все средства.

– А что за интересную надпись вы изобразили на свитке? – осторожно, боясь погубить неосторожным словом слабый росток надежды, спросил Вольга Всеволодович.

– Признаюсь, надпись со свитка я скопировал с одного гобелена в Анжерском замке во Франции. Меня привлекло то, что по рассказу гида этот свиток был пронзен копьем как содержащий ересь. Но, что на нем написано, никто прочитать сейчас не может, язык утерян.

– Это древнеарамейский язык, одна буква третьего слова действительно написана неверно, это, видимо, и есть место проникновения копья.

– А вам это откуда известно? – слегка удивившись и прекратив утирать слезы, спросил скульптор.

– Я специалист по древне-арамейскому языку, – ответил Вольга Всеволодович.

– А что там написано? Можете прочитать? – своим нежным голосом спросила Ольга.

– Охотно. «ИСТИНЫ СВЕТ УЗРЕВШИЙ СВЯТ», – прочел первые слова свитка Вольга Всеволодович, и эти слова, произнесенные им вслух, изменили окружающее пространство и время. Раздался громкий хлопок, словно лопнул воздушный шарик, только огромных размеров, а затем послышался неприятно резанувший слух резкий звук разрываемой ткани, будто какой-то великан своими ручищами разорвал небо от края до края. Мир исчез.

***

Вольга крутил головой. Он был вожаком небольшой группы ребят. Неподалеку от матери, массивной со спиленными под корень бивнями, пасся двухнедельный маленький индрик. Он был ростом чуть больше собаки. Смешной, весь покрытый пухом, с тоненьким кожистым хоботком и большими ушами. Он был настоящим любимцем детворы: ласковый, игривый, как щенок.

– Пушистик, Пушистик! – кричали ребята наперебой, пытаясь подманить индрика и поиграть с ним. А тому этого только и надо.

– Опять родился малец! – перешептывались между собой старики, сидя на завалинке у крайней избы рядом с полем, на котором паслось стадо индриков.