Роман Корнеев - Рассветы Иторы

Я по молодости несколько раз попадался в подобные ловушки. Лавина, пришедшая в движение, мгновенно разогревается от трения, так что если ты, кувыркаясь в снежном месиве, не угодишь головизной о ледниковый валун, то наверняка пол-фарсаха вниз по склону окажешься на глубине нескольких локтей замурованным без запасов воздуха в стремительно смерзающейся рыхлой снежной массе.

И тут уже только вопрос, сумеешь ли ты выбраться самостоятельно или тебя спасёт харудский следопыт, если же нет, спустя пару трёшек времени ты – готовый хладный труп. Алрих харудов, конечно, имеют свои секреты, как поднять тебя к жизни, но становиться после такого заведомым дурачком мне не хотелось вовсе. Потому я всегда тщательно следил за склонами.

Широкими движениями сложенных вдвое снегоступов я высвободил снежный столб в две пяди шириной и принялся колдовать по пояс в снегу, каждую трёшку отплёвываясь от новых горстей швыряемой мне ветром в лицо ледяной пыли. Сняв для верности краги, я сперва истыкал снежный столб мёрзнущими пальцами, потом же принялся раскачивать столб с боку на бок, внимательно отслеживая, как скользят друг по другу слои снега разной плотности. Так, вроде держит. Лхот’Ша услышал мой свист и снова махнул в ответ. Можно было продолжать путь.

Выбравшись из снежной ямы, я парой движений присыпал её сверху, но особо стараться не стал, цепочку моих следов вверх по склону всяко будет видно издалека ещё поди седмицу. Разведчики из нас двоих те ещё, но подчас важнее скорость, а не скрытность, так говорила мама. И уж в этом ей можно было верить.

Я огляделся, поискав глазами хоть какие-нибудь приметы её присутствия. Вот уж идеальный следопыт. Поди знай, есть она поблизости или уже нет.

Поковыряв задумчиво в бороде слежавшиеся там комья снега, я в который раз плюнул, да тут же и, нацепив вновь разложенные снегоступы, поспешил вниз.

Лхот’Ша даже не обернулся, когда я потянул у него из рук поводья рыжей. Клюв его защитной маски без остановки продолжал водить вдоль гряды сопок. Я уж и привык к такой манере старика, мол, пришёл и пришёл, работай, у меня своих дел хватает. С тем же успехом они могли прежде расстаться на зиму-другую, даже кивка в качестве приветствия не дождёшься.

Я послушно отвёл рыжую назад, за ведущую волокушу, пусть отдыхает, да застегнулся поплотнее, продолжая машинально считать шаги.

Отсюда, из синей тени, подсвеченные Кзаррой края сопок казались раскалёнными докрасна серпами. От них даже сквозь защитную маску в зрачках оставались неприятные слепые пятна, всё время приходилось водить глазами туда-сюда, чтобы хоть что-нибудь видеть. Опытный следопыт знает, что без маски слепота тебя застигает уже буквально на второй день в этом снежном плену. У самой маски тоже был неприятный эффект – ты словно жил в бесконечных лабиринтах слепых пятен, где чёрный на чёрном силуэт впереди тебя шагает и шагает в ореоле слепящих сопок.

Лучше уж с закрытыми глазами идти. Многие харуды на долгих переходах так и делают. И иные вовсе ловко спят на ходу.

Лхот’Ша такого себе позволить не мог, но ему вполне было доступно нутряное видение алрих, а значит, старый хитрец запросто мог тоже спокойно идти, прикрыв веки. Иные харуды врали, алрих вольно́ передвигаться без лучины в полной темноте. Уж Лхот’Ша наверняка мог.

– Ха!

Запнувшись о волокушу, я чуть не полетел носом в снег.

Зенки пришлось поневоле вновь разлепить.

– Что такое?

Согнутый крючком палец упёрся куда-то направо и вверх.

– Инхай-на тох, вон там.

Я уже привык, что если Лхот’Ша переходит при мне на тиссалийский, значит, растерян или взволнован.

Присмотревшись, я ничего особенного в указанном направлении не разглядел.

– Там ничего нет.

– Лохир-хэй та, смотри не глазами.

Чего сразу обзываться.

Выдохнув пару раз, я потянул на себя полог. У меня это никогда толком не получалось. Ну никакой из меня алрих. Мама каждый раз диву давалась, что у меня вообще что-то выходит из их науки. Правда, мудрёных её объяснений, почему иначе и быть не могло, я так и не понял.

А и правда. Там что-то есть. Едва заметное пятно поверх серой пустоты.

– Оставим лошадей внизу и сходим? Или снова я один?

Лхот’Ша покачал головой, принимаясь поворачивать оглобли. Вот он чего, предлагает переть туда всем обозом. А ведь тут поди целый фарсах под уклон.

Знать, ему виднее. Потом придётся привал устраивать, а значит, сегодня уже отсюда и не тронемся. Не знаю, не знаю, что алрих там так приспичило.

Впрочем, подобные вопросы были у меня и ко всему нашему походу.

Во-первех, на каждый небесный свищ не наездишься, ну, бабахнуло что-то в звёздных пажитях, с воем улетев на крайний север, полыхало потом авророй на всё небо до самой, сказывают, Империи. Но потом-то стихло.

Во-вторех, ну, напугало это северный народ, да так, что тот запросто навострил снегоступы прям посреди зимы. Народ этот вообще иного покроя, Пришельцам не родня, а потому знать нам его помыслы не судьба, да и что нам с того знания.

А во-третех же, если уж харуды порешали отправить туда следопытов, а те возьми и не вернись, это на мой вкус вполне себе верный знак – не ходи, не буди лихо.

Но маму не переубедишь, как только перешла Кзарра через равноденствие, пришлось собираться.

Интересно, что бы вообще на этот факт сказал совет алрих?

Маму там опасались, но совсем не в том смысле, в каком вы могли бы подумать. Опасались потому, что не могли её контролировать. Делала она всегда что хотела, и ходила куда хотела. Мне бы её таланты. Я человек простой, Лхот’Ша велел собираться, я собираюсь. Не то чтобы я позволял ему мною против воли командовать, но с тех пор, как у меня сызнова отросла борода, и харуды окончательно перестали меня держать за ребёнка малого, мама взяла с меня слово, что в её отсутствие связь со мной будет держать кто-нибудь из старших адептов Конклава, а значит, выбор у меня был не велик – тащиться за стариком вслед да не сметь своевольничать. Мама есть мама, её ослушаться – себе дороже.

В общем, выбирались мы из стойбища под покровом ночи, обходя посты и прикидываясь ветошью. Мне-то что, а вот зачем это Лхот’Ша, мне так и осталось непонятным. Секреты какие-то, всё впопыхах, топай теперь налегке, да ещё и натощак, припасов с собой совсем немного, экономить в пути приходилось немилосердно. Что они будут делать, если одна из коняг таки подвернёт ногу или порежется о край наста, я понятия не имел.

Впрочем, покуда Итора Всемилостивая проносила.

Сколько мы поднимались к указанному алрих месту, я всё вертел головой, пытаясь высмотреть хоть что-нибудь ещё, да напрасно. Кажется, если сюда и вели какие-то следы, то их давно и след простыл, простите за каламбур.