Роман Корнеев - Рассветы Иторы

Брат Сонео поспешал вниз по ступеням, словно торопился скорей свернуть себе шею. В каком-то смысле всё так и обстояло.

Жизнь студиозуса на факультете вообще далека от монастырских традиций послушания, тут ценилось не говение, а радение. Перемещаться в стенах Маркийского Университета иначе как рысью, не облачившись предварительно в бархатную шапочку профессора, было делом немыслимым.

Корпеть за пыльными фолиантами – это прекрасно, но тратить в прямом смысле золотые трёшки учебного времени на степенное расхаживание по лестницам и переходам университетского кампуса было непозволительной роскошью даже для потомков самой раскормленной маркийской знати. Учёба здесь даже для неё обходилась так неприлично дорого, что отцы семейств членов Синнереала буквально физически – кто грозным взглядом, а кто и прямо кулаком – внушали собственным отпрыскам одну простую мысль: приданы они сюда не кутить и не предаваться разврату, а должным образом отрабатывать каждую вложенную в их образование монету.

Тем более – если ты попал на факультет за счёт университетской казны. Прокуратура набирала в стипендиарный фонд только самых-самых, и подвергать свою будущность угрозе отчисления по такой жалкой причине, как внешнее прилежание, дураков не находилось. И если среди монастырской братии было полно индивидов весьма раскормленного вида, то Университет населяли исключительно поджарые учёные мужи, всё своё недолгое праздное время проводившие на гребных каналах или за игрой в мяч, что уж говорить о том, как рядовой студиозус выглядел в обиходе между сессиями.

Брат Сонео, будучи уже серьёзным учёным мужем, аспирантом пятой зимы, смотрелся на бегу сущим первокурсником. Глаза горят, щёки раскраснелись, бесценные хрустальные пластинки в плотных картонных футлярах бережно прижаты к боку, ноги легко перескакивают через две ступеньки.

Даром что уже и сам временами на факультете читает на заменах младшим курсам, временами заседает на задней скамье в диссертационном совете и вообще вхож в кабинет к декану, но лишний раз злить соглядатаев из прокуратуры не след, да и почему бы и не поспешить, по вящей-то надобности.

Пробегая вдоль зубчатой северной стены, брат Сонео невольно бросил взгляд на вечернюю Инею. Столица Стелланской Марки в подобные мгновения была особенно хороша: подсвеченные закатной Кзаррой витражи Дворца Синнереала сверкали поверх частокола крыш, дальше горели газовые огни наверший Гвардейских башен, что замыкали город с севера в полукольцо. С юга же его подпирал своим каменным массивом Университет.

Огромный чёрный муравейник, круглосуточно озвученный гортанными криками «па-аберегись» и гудением электрических дуг в газоразрядных лампах. Он был так велик, что Гвардии Синнереала вот уж пять кругов не приходило в голову сюда заглядывать, да и кто её сюда пустит. Дано право студиозусам самим со своими делами разбираться, будь то внутрифакультетские волнения на выборах нового ректора или попытка харудов осадить Универстет после инцидента с экспедицией за Стену. А что, сами в итоге успешно и управились, не без помощи магистров с алхимического факультета.

Инея, конечно, каждый раз начинала беспокоиться, а Синнереал принимался слать неотложные депеши с требованиям прекратить дебош, но таковые завсегда оставляли без внимания.

Уф, понеслись дальше, теперь в горку.

Брат Сонео читал как-то в «Вестнике» на страничке курьёзов, что при ректоре Тохирие Стерне, что был избран на свой пост на волне всяческих свобод после завершения Войны Завета, конгрегация решила как-то построить вдоль северной стены клетевой подъёмник в качестве вящего вспомоществования самым заслуженным, а потому немощным телом профессорам, однако столь вопиющее нарушение традиций было немыслимым даже в те времена праздношатаний и вольнодумств. Клеть осталась для истории исключительно в виде чертежей, как назидание потомкам да к особливому неудовольствию философского факультета, над атлетами которого с тех времён принято было нарочно посмеиваться. Немощных же профессоров порешали таскать в горку на носилках.

Так что покуда ты не профессор – ноги в руки, и на три пролёта вверх, расшугивая по пути замешкавшихся братьев, ещё не настолько поднаторевших в искусстве перемещения рысью. Главное при этом шею всё-таки не свернуть, равно как не нанести увечий драгоценным хрустальным пластинкам.

Размеренно дыша, брат Сонео успевал на середине очередного лестничного пролёта бросить косой взгляд на окна лаборатории. Там всё так же мигал свет газоразрядной лампы. Ага, ждут, поторапливают.

Бегай или иди пешком, а кампус огромен, потому коммуникацию между корпусами необходимо было всячески поддерживать. Факультеты старались кто во что горазд, иные голубей разводили, другие медную проволоку тянули на долгие селиги окрест, тогда как оптики привычно семафорили. Да и то правда, систему сигналов надлежало сразу при поступлении изучить каждому брату-студиозусу, а кто придумает продвинуть способы коммуникации, тому вполне можно претендовать на прокурорскую поблажку в выплатах, а то и на драгоценную стипендию.

Брат Сонео ввиду слабого воображения ничего такого сочинить не сподобился, зато брал старанием, за что его профессора и ценили. Вот и сейчас, кто самолично доставил пластинки? Брат Сонео, тут как тут. Уф, ещё полдюжины пролётов и он на месте. Главное не споткнись, сказал он сам себе и тут же чуть не полетел носом на каменные ступени.

Да так твою растак.

Пришлось несколько замедлить темп, за разбитую пластинку его заведомо не похвалят. Да и то сказать, преизрядно уж запыхался. В общем, к тому моменту, когда его видавшие виды парусиновые туфли замелькали на галерее верхнего яруса, закатная Кзарра уже наполовину погрузилась под горизонт, заливая кампус иззубренными полосами кроваво-красного. Мало кто на всей Иторе имел хоть малейшее представление о том, почему раскалённая добела Кзарра ввечеру окрашивалась в багровые тона. Брат Сонео был одним из тех немногих, чем несказанно гордился, и пластинки хрустальные имели к тому прямое отношение.

Ворвавшись в помещение лаборатории, он поспешил не раскланиваться с профессорами, а задёрнуть побыстрей плотные рулонной конструкции шторы, что закрывали в лаборатории закатные окна.

Паче чаяния, изучавшие свет учёные мужи проводили большую часть своих трудов в полумраке, а то и при полной тьме, подсвечивая себе путь холодным голубым светом тусклых синих газосветных ламп, по причине чего поголовно страдали слабостью зрения. Брату Сонео в этом смысле покуда везло, постоянно таскать на носу толстенные линзы биноклей ему не приходилось, остальные же были почти поголовно четырёхглазики, чем выделялись на фоне зеленокожих алхимиков, атлетичных философов и тонкошеих лириков. Брату Сонео даже приходилось на особо важных собраниях нацеплять подложные бинокли-пустышки, дабы не позорить своим видом братьев по факультету. Цеховая солидарность превыше всего.