Николай Могилевич - Понтификум. Пепел и грех

– За мусор меня считают, уроды, платят гроши! Каждый мелкий служка тычет в меня пальцем и кричит, что я объедками питаюсь! Крыс на ужин ловлю, человечиной не брезгую… Но я им покажу! Не дождутся! Нет, мастер Менд, не дождутся! – он брызгал слюной и потрясал кулаками. Злобные крики не менее злобного человека бывают крайне утомительными, а потому Менду надоело выслушивать их. Старик так ненавидит весь мир, что даже ради собственной выгоды не может вести себя, как подобает. Каким бы крепышом Менд ни был, работать в подземельях братства Погребения без помощника утомительно. «Проклятье, никто больше не согласится помогать палачу, если Орис подохнет. Что ж, придётся сделать так, чтобы старик жил» – в голове юноши ворочались мысли.

Схватив помощника за шею и заставив подавиться ругательством, сын палача подтащил его к столу и швырнул на лавку.

– Садись и ешь. Молча. Или мне силой еду тебе в глотку впихнуть?

Менд ожидал новой порции плаксивых воплей, и приготовился было выполнить угрозу, но Орис, принюхавшись, схватил костлявой рукой кусок хлеба и начал торопливо жевать, давясь от жадности.

Юноша отвернулся, взял в руки дневник отца, что лежал на каминной полке и начал торопливо листать его, чтобы отвлечься от бесконечного чавканья. Наконец, звуки позади стихли, и торопливый стук деревянных башмаков дал понять, что старик вышел из дома. Ни единого слова благодарности. Впрочем, Менд был к этому привычен. Вскоре снаружи послышался стук нескольких камней о деревянные доски забора рядом с мусорной ямой и быстро оборвавшийся писк. Старик промышлял крысами? Может, готовит дичь впрок? Должно быть, ему и вправду нечего есть. Менд убирал пустые миски и размышлял. Может, накрывать на двоих не такая уж плохая идея?

Дверь снова открылась, и на фоне утреннего неба лучи солнца высветили тонкий силуэт. Зелёное платье, пушистые волосы, нежная шея. Когда сын палача был мальчишкой, он часто вспоминал мать. Отец говорил о ней лишь то, что она была красавицей и бросила их, когда Менду исполнилось семь. Он этого почему-то не помнил. За всю жизнь юноша едва ли успел ощутить женские прикосновения, но часто воображал, что мама никуда не уходила, что она с ним, представлял в тяжёлые минуты, как ее нежные руки обнимают его, гладят по голове, и мир становится чуть светлее. Однако в мечтах он никогда не видел её лица – только неясную фигуру и тепло, которое она должна принести с собой, а ещё слышал голос. Далёкий и переливчатый, будто весенний ручей.

Сейчас Менд чувствовал нечто похожее, но ярче и острее. Он слышал запах трав, молока и грубой шерсти, замечал, как ветер трепал выбившуюся из косы прядь, а солнце высвечивало бледные веснушки на нежной коже лица и рук.

Сын палача вынырнул из мыслей, почувствовав острый, будто укол, взгляд. Незнакомка смотрела на него настороженно, если не враждебно.

– Что ж, ты смелая. Местный люд боится даже мимо проходить. Нездешняя? – Менд облокотился на каминную полку и скрестил руки на груди.

– Здешняя. И я по делу, – девушка вздёрнула маленький круглый подбородок. На вид ей лет шестнадцать. – Мне уже бояться нечего. И некого.

– Тогда проходи, – горьковато-сладкий запах её волос защекотал ноздри, когда она проскользнула внутрь. Своими повадками и огромными испуганными глазами она напоминала оленёнка – хрупкое существо, настороженное и готовое в любой момент кинуться прочь. Девушка с опаской осмотрела комнату и заметно расслабила узкие плечи, когда поняла, что всё в порядке. Наверное, ожидала увидеть повсюду части жертв, пыточные инструменты и ужасы, которыми пугают друг дружку местные дети, утверждая, что смогли заглянуть в мутные окна и узреть всё своими глазами.

– Хорошо… – она поджала губы и опустилась на кухонную лавку. Ни холодной вежливости, ни боязливой угодливости, с которой обычно обращаются к палачу люди. – Вы мне поможете.

– Почему ты думаешь, что я захочу помочь?

Ответила она далеко не сразу. Задумалась, будто цель её визита в палаческий дом упорхнула из памяти.

– Папина казнь – худшее, что случилось в моей жизни. Но я верю, что у каждого есть возможность исправиться. Я пришла к вам, потому что вы можете искупить причинённое моей семье зло тем, что сделаете правильную вещь, – Менд увидел отчаянные глаза девушки и узнал огонь, который полыхал в них. Огонь настойчивого желания человека, жизнь которого в одночасье потеряла смысл, вновь обрести его. Сделать нечто значимое, нечто правильное.

Что-то в глубине юноши, некий росток, измученный и истерзанный событиями последних месяцев, отозвался на голос гостьи, будто на капли дождя. Однако Менд должен задать ей вопрос. От ответа зависит, будет ли он дальше слушать этого пугливого оленёнка.

– Почему ты была в ссоре с отцом?

В ответ девушка вспыхнула ярким болезненным румянцем и отвела взгляд, но Менд успел ухватить выражение больших глаз. Слишком часто он читал такое же выражение в глазах преступников – боль. Незнакомка молчала, и юноша понял, что ответ, независимо от того, будет он ложью или правдой, дорого ей обойдётся.

– Неважно, можешь не отвечать.

Она поморщилась, и с усилием подняла на Менда виноватый взгляд, но сын палача рассмотрел за виной скрытую ненависть. Обычно она была направлена на Менда, но юноша чувствовал, что сейчас всё по-другому.

– Был один парень. Очень мне нравился… Учил меня грамоте. Папа узнал про нас и очень рассердился. Испугался за меня, и я его понимаю… – она прерывисто вздохнула и продолжила уже твёрдым голосом. – Мы с папой тогда ужасно поссорились, и я убежала в город, к бабушке. Потом вернулась… Я… В общем, больше с тем парнем мы не виделись.

Менд кивнул, принимая и обдумывая ее ответ.

– И чего ты от меня хочешь?

– Несколько дней назад вы казнили моего папу. Казнили за преступление, которого он не совершал, – незнакомка помедлила. – Да, он иногда утаивал от лорда добычу, чтобы прокормить нас в тяжёлое время… Но он не был глуп, чтобы попасться так просто.

– Ты говоришь, что он не убивал того оленя в день охоты лордов? – уточнил Менд, немного сбитый с толку. В конце концов Дирус Синяя Морда был браконьером, уж это он знал точно. Егерь сам в этом признался.

– Папа знал, каким путём поедут охотники. Он был очень, очень осторожен. Да разве браконьер оставит кровавый след, который приведёт прямо к его дому?! Просто кто-то хотел, чтобы люди лорда Дераля его схватили! – девушка свято верила в свои слова. Сказать по правде, звучали они вполне разумно.

В голове Менда возник глаз из цветного стекла, поблескивающий в свете факела. Нет, он не мог быть лордом Гербов. С другой стороны, юноша так и не виделся с тем, кто обвинил Дируса. Егерь был браконьером, да, однако, Дируса казнили как Мучителя, за неимением другого преступника. В груди Менда всколыхнулся интерес. Что-то здесь не сходилось.