Торина Нэйт - Закрытый Мир: Рубиновое ожерелье

Молча разворачиваюсь и ухожу подальше от этого дома, от этой сумасшедшей женщины, которая несет чушь, которая только что мне наврала. Этого не может быть. Это неправда! Я иду, не знаю куда, но я иду, в то время как мой мир рушится. Как приходит осознание этих страшных слов, ураганом снося все те дома, сады и леса, что существовали в моем мире, оставляя только руины и пепел. Туман окутывает все вокруг, принося и поселяя во мне холод. Солнце потухло, оно упало вниз на землю и спалило во мне все живое, остались пустота и пепел, на котором сижу я, маленькая и грязная. Мое оставшееся «я», которое скоро погибнет и тоже превратится в пепел.

Мозг высекает только одно слово, заставляя кожу покрыться мурашками. « Мертв, мертв, мертв… » Его больше нет. Мысли – наши главные враги. Они могут заставить нас улыбаться, а могут сжечь дотла. Ты сидишь и думаешь, думаешь и думаешь, пока не начнешь биться в истерике или просто смеяться, насколько глупы бывают наши мысли.

Нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет.

Я повторяю про себя это слово, понимая, что это не поможет. Больше ничего в этом мире мне не поможет. Как? Что? Зачем? Я не знаю, что делать. ЧТО МНЕ ДЕЛАТЬ ?

Холод стен, темнота улиц. Люди, которым нужна лишь своя жизнь. Над тобой черное небо, полное безысходности. И одна мысль, которая еще дышит… Упасть вниз от слабости, от боли. Туман печали охватывает…

Вот так бывает, один день все хорошо, а на следующий все рушится быстрее, чем ты можешь склеить все обратно. Зачем ты так со мной, жизнь? За что?

Не знаю, как я оказалась дома, сумка медленно сползла и плюхнулась на пол. Слезы, наконец-то, слезы текут по щекам. Это лучше, чем быть не способной ни на какие эмоции. Я пытаюсь вытереть слезы, но вместо этого падаю на колени и начинаю рыдать. Я ничего не могу сделать, горло дерет кашель, и я не слышу, как кричу:

– Нет!!! – я ничего не слышу и ничего не вижу. Вместо этого я валяюсь на полу перед входной дверью и кричу. Я захлебываюсь и задыхаюсь в боли и любви. Я прикусила язык, и во рту ощущается вкус крови. Слезы текут рекой, а я катаюсь по полу и бью кулаками, разбивая их в кровь, пытаясь заглушить душевную боль.

– Джонс!!! Нет!!! За что?! – кричу, раздирая горло. Я не верю! Нет! Пожалуйста! Скажите мне, что это сон.

– Мэри, Мэри. – Сквозь пелену, вижу, что надо мной сидит Лили, пытаясь привести в чувство. От боли я потеряла сознание. И я не знаю, что болит больше, сбитые в кровь руки или разодранная в клочья душа.

– Что случилось? – обеспокоенно спрашивает мама, она надежно держит меня за голову.

– Мама. Мама. Мама! – повторяю я, сама не соображая, что делаю. – Мама, он умер. Его больше нет! Мама, ты веришь в это? Мама, скажи мне! За что, мама?! – я вцепилась в ее руку, впиваясь ногтями, а она безуспешно пытается меня успокоить. – Мааммааа, – на большее меня не хватает, я больше не могу выговорить ни слова, просто кричу, вкладывая в это всю свою боль и обиду. У меня уже нет слез, глаза текут, но я все еще не могу успокоиться. Моя жизнь полетела в пропасть…

Вырвавшись из маминых объятий, я побежала в комнату и остановилась на пороге, тут негде спрятаться, все напоминает о нем, даже моя одежда пропахла его запахом. Каждую секунду я повторяю себе, что это ложь, розыгрыш и сейчас мне позвонит Джонс и скажет, что все хорошо. Но нет, он не звонит и больше не позвонит… никогда…

Я его потеряла. А вместе с ним потеряла часть меня, он забрал с собой в могилу ту хорошую часть меня, что умела улыбаться. Теперь меня нет. Будто в груди пробили огромную дыру. Будто все в груди оборвалось и полетело в пропасть. И как теперь жить дальше? Почему стало так больно? Раненая душа кричит от боли немым, оглушительным криком.

Все забыть. Открыть окна. Вынести все из комнаты. Ветер продует ее. Заберет с собой все счастливые и в то же время такие болезненные воспоминания.

Будешь видеть лишь пустоту, искать по всем углам и не найдешь себя. Научиться жить. Заново. Заново отрастить оборванные крылья и научиться летать.

Ночь. Так невыносимо лежать. Дыра пожирает тебя. Руки чешутся. Я встала и начала нарезать круги по комнате. Мама и папа уже спят. Тишина. От безысходности я забилась в угол, прислонилась к стене, затем медленно заскользила вниз, пока не села на пол, обхватив колени руками. Слезы снова начали скатываться по щекам. Отчаянье постепенно начало переходить в ненависть.

Я ненавижу себя, ненавижу свой день рождения. Ненавижу жизнь.

Я встала и села на подоконник, открыв окно. Прохладный ночной воздух сразу заключил в свои объятия, развевая нежно волосы. От прохлады становится немного легче. На улице тишина, ни единой души, ни единого звука. Как это раздражает и в то же время успокаивает.

Самое страшное в этом проклятом мире – сидеть одиноко в пустой до боли комнате, пока твои раны на сердце невидимо кровоточат.

Через месяц мы должны были отмечать год нашего знакомства. Мы строили планы на этот день и были счастливы, а теперь я сижу и старательно пытаюсь стереть из памяти этот день. Ненавижу, ненавижу, ненавижу. Одно слово колышется в моем мозгу.

Почему нереально стереть память? Почему она заставляет нас терзаться невидимой, но такой ощутимой болью потери? Кажется, я могу пощупать горе подушечками пальцев, ощущая его неровности и холод. Оно укутывает меня в свои темные объятия и колется невидимыми иголками, как у ежа.

Я помню тот день. Лето, жара, но в библиотеке, в которую мне пришлось зайти, было не так жарко, и я решила остаться там подольше. Прежде я никогда не заходила сюда, не знаю почему, но сегодня отец попросил меня сдать его книги и взять новые. Он был фанатом бумажных книг, и его уже очень хорошо знала библиотекарь.

Выполнив поручение, я решила побродить еще между рядами книг, чтобы наконец-то и себе выбрать что-то в бумажном переплете, не всегда же читать только электронные. Тут царило спокойствие и умиротворение, пахло старыми страницами и пылью. Я пожалела, что никогда прежде не заходила сюда, даже не думала об этом.

Он подошел ко мне, когда я пыталась достать одну из книг на верхней полке. Мой рост позволял мне дотянутся до нее только кончиками пальцев, но упертость не давала мне шанса оставить книгу в покое. Поэтому я старательно кряхтела над тем, чтобы ее все-таки достать. Он был высоким и, как обычно, в своей кожаной куртке, волосы небрежно торчали в разные стороны, и к затхлому запаху помещения добавился еле заметный цитрусовый запах его кожи. Он стоял так близко, когда с ловкостью дотянулся и подал мне книгу, с которой я боролась последние десять минут.

Наши глаза встретились как раз в тот момент, когда я пыталась забрать книгу.

– Меня зовут Джонс, – к чему-то сказал он, но книгу так и не отдал.