Лев Соловьев - Выбор

Милый сердцу тихий монастырь Сент-Максимин, где Бог общался с ним ежедневно, даря благодать своим присутствием в каждом предмете, вспоминался сейчас с болью и грустью. Он был счастлив, молясь в своей маленькой келье и возделывая грядки на монастырском огороде.

Власть, свалившаяся на голову Адальберту после таинственной и необъяснимой смерти Либутия, положенного высокопреосвященством Адальгадом в первые епископы ругов, раздавила его своей ответственностью.

Скромность и миролюбие, бывшие благом в монастыре, теперь сделались проклятьем новоиспеченного епископа.

Он постоянно ощущал на себе насмешливые взгляды людей, с неприкрытым любопытством разглядывавших монашеские одеяния, похожие, по их мнению, на женское платье. Еще больше насмешек вызывала его тонзура, первое время сияющая от своей чистоты, а сейчас напоминающая жидкими волосами заброшенную пашню с редкими всходами сорняков.

Все его призывы приобщаться к истинной вере заканчивались насмешками, больно ранившими самолюбие.

Адальберт и сам чувствовал, что Бог исчез из его проповедей, по какой-то причине покинув своего верного слугу.

Епископ поднялся, растирая онемевшие суставы.

Небо молчало и сегодня, ответив на его молитву лишь затекшими ногами и стертыми коленями, слишком долго соприкасавшимися с досками пола.

Необходимо было идти на прием к Ольге. Растеряв надежду хоть как-то донести слово божье до упрямого народа, Адальберт еще сохранял слабые шансы повлиять на княгиню. Просила же она зачем-то Оттона прислать к ней епископа?

– Вода для умывания, ваше преосвященство. – Высокий голос отца Капара прервал размышления Адальберта, вернув в реальность.

Епископ посмотрел на излучающее радость лицо монаха, испытывая тайную зависть к способности своего слуги наслаждаться каждым моментом жизни, абсолютно не думая о прошедших горестях и предстоящих трудностях.

– Спасибо, отец Капар. – Адальберт принял тазик из рук услужливого помощника, взглядом выпроваживая слугу за дверь. – Дальше я сам.

Епископу не хотелось, чтобы монахи миссии узнали о его растерянности и унынии.

Капар попытался возразить:

– Мне не трудно, ваше преосвященство, – но, уловив недовольство во взгляде епископа, поспешил извиниться, пятясь к выходу. Задержавшись на секунду в дверях, монах напомнил: – Братья в трапезной ожидают вашего благословения для приема пищи. Брат Левек приготовил отличную похлебку.

Адальберт укоризненно посмотрел на Капара, давая понять, что замечания подобного рода недопустимы в адрес начальства.

Монах улыбнулся, виновато потупил глаза и вышел за дверь, не понимая, чем мог обидеть епископа.

Адальберт провел увлажненными водой из тазика руками по лицу, прогоняя остатки сонливости.

Чувство зависти к детской наивности брата Капара вызвало приступ ностальгии по тем временам, когда безграничная вера во Всевышнего привела его из роскошного дворца Оттона в суровую келью монастыря. Доверие и любовь короля льстили молодому писарю, но жажда заслужить любовь Бога оказалась сильней.

«Ну все, необходимо прекратить предаваться унынию и не гневить Всевышнего совершением грехов». – Подумав это, Адальберт распрямил плечи, глубоко вдохнул и, нацепив на лицо маску бодрого благочестия, направился в трапезную к монахам.

Запах копченостей, стоящий в воздухе тесной комнатушки, заполненной гулом переговаривающихся братьев, аппетитно щекотал ноздри.

Монахи мгновенно затихли, обнаружив присутствие Адальберта. Епископ занял свое место, посмотрел в тарелку, наполненную кашей из проса с редкими вкраплениями копченой свинины, затем поднял глаза к низкому темному потолку и произнес молитву, мысленно проклиная пищу, выглядевшую так, будто ее уже один раз ели.

В памяти всплывали шикарные обеды, которые могли себе позволить обитатели Сент-Максиминского монастыря в дни, не обремененные многочисленными постами.

Массивные деревянные балки над головой вызывали ностальгию по бескрайней выси потолков Трирского собора Святого Петра. Помещение, выделенное миссии Адальберта, свидетельствовало о не очень большом интересе княгини Ольги к его персоне.

Обнадеживающее упорство, с которым русские послы добивались назначения в Киев епископа, исчезло сразу после прибытия. Известие о коронации Оттона в императоры вызвало среди киевской верхушки вместо восхищения и уважения недоверие и сарказм. Здесь привыкли признавать лишь одного императора – царьградского басилевса.

Константинополь, узнав о намерениях папы включить Киев в сферу своего влияния, отправил туда его преосвященство отца Феофила, вспомнив, что он был рукоположен в епископы Руси еще Фотием.

Адальберт потерял смысл своего пребывания среди дикарей, да и вообще – смысл существования. Как человек, рожденный рабом, теряется в мире, неожиданно обнаружив, что господин исчез, так и епископ – будучи рабом Господа – не знал, что делать дальше, обнаружив полное безразличие господина.

Аппетит пропал окончательно, и Адальберт, бросив на стол ложку – с шумом прыгнувшую несколько раз, – неспешно поднялся с намерением отправиться на прием к княгине Ольге.

Времени до начала встречи оставалось еще предостаточно, и можно было насладиться прохладой раннего утра, прогулявшись по просыпающемуся городу.

Иегуда Бен Нисан обозревал широко раскрытыми глазами возникшую у его порога обширную делегацию сородичей.

Иаков без труда прочитал у него на лице растерянность, сменившуюся разочарованием, поспешно спрятанную под приветливую улыбку.

– Я рад видеть вас, дорогие единоверцы. – Иегуда быстро справился с первыми эмоциями, растягивая губы в широчайшей улыбке.

– И мы рады встретить в этих неприветливых краях сородича. – Иаков выделил интонацией слово «неприветливых», сразу давая понять, что у них проблемы.

Иегуда пропустил мимо ушей незатейливый намек на необходимую помощь, но с поклоном пригласил прибывших в дом:

– Проходите, дорогие гости.

«Неплохо для начала», – отметил про себя Иаков и поспешил пройти в просторную комнату, выполнявшую роль прихожей. Его зад давно устал от седла, спина просила лежанки, а желудок – пищи.

На еду Иегуда не поскупился.

Стол ломился от яств. Откуда только все взялось за столь короткое время в такую раннюю пору.

Иаков разомлел от сытости и покоя, впадая в легкую дремоту, но понимая в глубине души, что теряет хватку, довольствуется малым и уже не претендует на большее. А ведь им была нужна существенная финансовая помощь, после того как пронырливая девица увела всю казну посольства.

Иегуда не тревожил гостей расспросами, пока те предавались трапезе и воздух был наполнен лишь причмокиванием, скрипом зубов, бряцанием посуды и другими стандартными звуками, характеризующими торопливое поглощение пищи.