Марк Рабинович - Времена

– Я из Земли Израиля, из Иерусалима – храбро соврал я.

Впрочем, почему соврал? Я же на самом деле оттуда. От моего дома до Старого Города в столице всего час езды. Если нет пробок, конечно, и если сразу найдешь парковку.

– Из Палестины? А ну, скажи что-нибудь по-арабски?

– Сабах аль-хир, хабиби, киф халак, сабах аль-нур, хамд-ал-ала 2 2 Доброе утро, приятель, как дела, утро доброе, слава Аллаху (араб.) – нагло выпалил я единым духом.

Было далеко не утро, но как будет по-арабски «добрый вечер» я не знал. В любом случае, эта фраза опасно приблизила меня к границам моих познаний этого языка. Иудей наклонил голову, как бы прислушиваясь к звучанию слов. Похоже было, к счастью, что языка он не знал и лишь где-то слышал эту речь. Но надо было представиться и я сказал:

– Мое имя – Арье.

– Хорошее имя. А я Авраам, как ты слышал – отозвался иудей.

– Я Магута – добавил седобородый на своем языке.

На костре томился котелок под наскоро собранной деревянной треногой и оттуда тянуло вкусным варевом. Позавтракать утром я забыл, а свой сэндвич Рои мне не предложил, поэтому я был зверски голоден и невольно сглотнул слюну. Авраам внимательно посмотрел на меня, попробовал варево – готово ли – одобрительно кивнул и снова вопросительно посмотрел на меня. К счастью я сразу сообразил, что от меня ожидают и, накрыв ладонью голову, забубнил:

– Барух ата, адонай 3 3 Начало любого благословения, здесь – на пищу (иврит) …

– Аминь! – закончил Авраам.

– Аминь! – повторил за ним Магута.

Авраам вытянул из-за пояса довольно большую деревянную ложку и протянул мне.

– Гостю первая очередь – сказал он.

Магута согласно кивнул. Он что, понимает иврит? Впрочем, жест Авраама был достаточно красноречив. Я зачерпнул горячее варево и, обжигаясь, попробовал. Не суп из шпината в ресторане на улице Шенкин, но вполне съедобно. А большего мне и не надо было. Я протянул ложку Магуте и Авраам мне одобрительно кивнул. Теперь мы уже не пробовали, а насыщались, передавая ложку по кругу. Варево представляло из себя негустой суп из какой-то крупы с кусочками разварившихся полосок сушеного мяса, грибов и травок. Вряд ли в супе пшеница, подумал я, ведь морозоустойчивые сорта еще не вывели. Наверное там полба, та самая, которая в наших супермаркетах продается втридорога и которую пожилые дамы, вроде моей мамы, уважают за низкую калорийность. Суп был совсем не соленым, зато в него явно бросили перья дикого чеснока и это было вкусно.

За едой мы не разговаривали, наверное это было не принято, хотя оба моих новых знакомых бросали на меня осторожные взгляды. Наконец, котелок опустел, а в моем животе поселилось тепло.

– Скажи-ка, Арье, на каком языке ты с нами здоровался? – спросил Авраам.

Я едва удержался от того, чтобы ляпнуть «по-русски» и замялся.

– Приличен кривичу – подсказал Магута.

Про кривичей я слышал и осторожно кивнул. Авраам посмотрел на меня недоверчиво:

– Что за беда с тобой случилось, позволь спросить?

– Ограбили – лаконично объяснил я и, повернувшись к Магуте, добавил – Лихие люди.

Последние слова я сказал… Действительно, на каком языке я их сказал? На «кривическом»? Но меня поняли.

– Бяда – произнес Магута.

Авраам лишь покачал головой.

– А сейчас куда?

– В Киев-град – подумав, я осторожно добавил – В хазарскую слободу.

Я помнил, что эта слобода была прямо за аниным плетнем.

– Планощьный югел Подола – пояснил Авраам Магуте.

Тот понимающе кивнул. Оказывается, Аня живет на Подоле? Я был в Киеве только один раз, но тогда по Подолу ходил трамвай, так что это вряд ли мне поможет. Небо заметно потемнело и на нем поднялась Луна. Или Месяц?

– Месяц чистый – сказал Авраам, невольно развеяв мои сомнения – Значит завтра дождя не будет.

– А где Луна? – с замиранием сердца спросил я его.

– Какая тебе Луна в это время – подозрительно посмотрев на меня, проворчал он – Ее еще полмесяца ждать.

У меня отлегло от сердца.

– Ладьно. Утро вечера мудренее – сказал Магута.

Прозвучало это совсем по русски, а может я понемногу начал понимать по-полянски.

– Може брати кожух с возу – махнул он мне рукой туда, откуда раздавалось мычание.

Там стояла телега и паслись два распряженных вола. Обещанный кожух оказался куском плохо выделанной коровьей шкуры. Вонял он отвратно, но я завернулся в него и спал на траве как убитый. Мне не привыкать спать на земле, а во время армейской службы приходилось порой засыпать и на острых камнях Негева. Поэтому на мягкой полянской земле мне удалось неплохо выспаться.

– Мы тоже идем в Киев – сказал утром Авраам – Можешь идти с нами.

Отказываться было бы глупо, но на всякий случай я поинтересовался:

– Далеко ли до Киева?

– Немного, три поприща. За неделю и дойдем.

Толстому Рои еще следовало поработать над точностью, но я хотя бы попал куда-то, где был Киев, хазары и средневековье. А ведь мог бы и сгинуть в неизвестно где. Да здравствует толстяк Рои, Эйтан и вся их загадочная контора. Поприща? Что это за расстояние я так и не понял, но неделя, отделяющая меня от моей Анюты, показалась мне вечностью. В последующие дни мы двигались на восток со скоростью медлительных волов. Пища на костре, умывание по утру у ручья и туалет за кустом, настолько напоминали мне отдельные моменты армейской службы, что порой мне казалось, что я отбываю очередные армейские сборы, а вовсе не путешествую по средневековой киевщине.

Дорога на Киев не слишком была похожа на дорогу и уж точно не напоминала автостраду. Это было скорее похоже на плохо утоптанную и сильно заросшую травой тропу. По ней тащились волы, волокущие телегу и по ней же вышагивал Авраам в дорогих малиновых сапогах, а вот Магута шел в лаптях с несколькими сменными парами, которые он просушивал вечером у костра. Одну пару таких мокасин он презентовал мне. На киевщине не попадалось острых камней Нижней Галилеи и идти в лаптях за телегой было удобно, лишь следовало остерегаться многочисленных корней, которыми придорожные деревья коверкали киевскую дорогу. Особенно усердствовали дубы, не тонкие и изящные, как у нас под Цфатом, а могучие и корявые исполины. Ночевали мы, как правило, в лощинах, чтобы сберечь костер от сильного ветра. Стояло теплое лето и ночью было не слишком холодно. Как-то я спросил у моих спутников, какой сейчас месяц и получил два разных ответа: «Изок» 4 4 Июнь (слав.) от Авраама и «Разноцвет» от Магуты. Ни то, ни другое, мне ничего не говорило.

На привале разговаривали в основном Авраам и Магута, а я благоразумно помалкивал. Говорил они по-полянски и, постепенно, я начал понимать этот язык. Большинство слов звучали знакомо, но произношение было странным. Особенно это было заметно в речи Магуты. Слово «мышь» он произносил так, что слышен был мягкий знак в конце, а звук «ж» в слове «жизнь» звучал так мягко, как наверное его произносили евреи в дореволюционном Бердичеве. Поэтому, я почти до конца нашего анабазиса не решался заговорить по-полянски. Наконец, в один из последних дней я попробовал вставить в общий разговор фразу, потом – другую. Оба они заметно скривились, услышав, как я коверкаю их речь, но ответили. Теперь я мог говорить и по-полянски, хоть и коряво. Ну и ладно, что возьмешь с хазарина и кривича? Однажды Магута заинтересовался моими приключениями и спросил откуда я иду. Не долго думая, я нагло заявил, что иду из страны франков. Это было самое западное место в Европе, которое я знал по истории, а отправить себя с Эриком Рыжим в Массачусетс было бы уже перебором.