Марк Рабинович - Времена

– С Зосимой сам разбирайся как знаешь, но только чтоб без крови. Понял ли, нехристь хазарская?

Я молча кивнул, хотя никаких светлых идей у меня не было. В детинец мы с воеводой вошли шаг в шаг, ревниво поглядывая друг на друга, также дружно подошли к дому сотника и ввалились во двор через низкие ворота с навесом, оттирая друг-друга плечом. Аня, босоногая, растрепанная, простоволосая и безумно красивая, выбежала на крыльцо и остановилась, прикрыв ладонью глаза от солнца. Мы с Зосимой тоже остановились как вкопанные, как будто выжидая, к кому из нас она подойдет. Но для нее такой дилеммы не существовало: помедлив лишь мгновение, она бросилась вперед, на ходу закрывая глаза, и повисла у меня на губах. Воеводу она просто не заметила. Честно говоря, и я про него забыл, как забыл и про все остальное держа ее в объятиях.

Прошло еще несколько минут, часов или дней и мы заметили, что не одни во дворе. Зосима смотрел на нас с очень странным выражением лица. С него исчезла и злоба и суровость, а осталось недоумение и еще что-то, что я не мог понять.

– Я так понимаю – хмуро и спокойно сказал он – Что мне пора другую невесту искать.

– Не сердись, воевода – тихо произнесла Аня, глядя в землю – Сердцу ведь не прикажешь. А я свое отмолю перед матерью-богородицей.

Я тоже хотел сказать что-то примирительное, но она ткнула меня острым локотком в бок, молчи мол.

– Да вот только… – Зосима замялся – Придется сказать, что это я тебя бросил. Попортил и бросил. Ты уж прости меня, но так надо, чтобы ратники надо мной не смеялись.

– Говори на здоровье – засмеялась Аня – Мне все равно.

– Если тебе это поможет? – я пожал плечами – Говори.

Мое мужское самолюбие вело себя смирно, а скорее всего, мне просто было наплевать, что думают люди.

– Нет – по-прежнему хмуро сказал он – Пожалуй, не стоит. Никто все равно не поверит. Глянет на вас и не поверит. Пойду-ка я к своим в урочище. Нечего мне делать боле в детинце.

Внезапно Аня подбежала к нему, поднялась на цыпочки и чмокнула в щеку так, что меня остро пронзило чувство, подозрительно похожее на ревность. И не мудрено: ведь он был молод. красив и необычайно загадочен в своей тихой грусти, этакий юный Сергей Есенин. Зосима гордо поднял опущенную голову, но смотрел он не на нее, а на меня и в его светлых глазах появилось странное выражение. Злость ушла, ее там больше не было и теперь молодой воевода смотрел грустно, наверное завидовал. Потом он махнул рукой и пошел прочь не прощаясь.

Но далеко уйти ему не дали. Раздался громкий, переливчатый свист и крик «Соловьи! Соловьи!» Свист не прекращался и, казалось, доносился со всех сторон детинца. Мы с Зосимой, не сговариваясь понеслись к восточной, выходящей на Трубеж, стене. В свой первый визит в Заворичи я так был занят спасением Анюты, что не обратил внимания на некоторые особенности конструкции укреплений. Оказывается, с внутренней стороны частокола к нему был прибит примитивный помост из неровных досок. Где ниже, а где и выше, он всюду проходил так, что стоя на нем, можно было выглянуть из-за частокола и послать стрелу или дротик. На этом помосте мы с воеводой и встретили всех остальных: сотника и спецназ. Неждан командовал, рассылая своих людей вдоль периметра, наверное опасался нападения с нескольких сторон.

– Посмотри, Арье, на наших старых друзей – Илья мотнул головой наружу.

Я выглянул из-за стены. Уже на нашей стороне реки столпилась разномастная ватага соловьевцев. Было их немало, не меньше сотни, с самым разнообразным вооружением. Преобладали топоры, но виднелись и длинные копья. У некоторых я заметил луки.

– Луки охотничьи, не боевые – послышался за спиной голос вернувшегося из поиска Алеши.

– Что им надо? – спросил Неждан – Детинец им не взять.

– Их послали умереть – спокойно объяснил Зосима – Умереть и выяснить, какими силами мы располагаем. Посмотрите.

Он указал рукой. За рекой неподвижно застыли четыре всадника, темные, почти черные на фоне вечернего солнца. Казалось, что там стоят не люди, а статуи.

– Хорошо, что я сейчас здесь, а не в распадке – продолжил воевода – Иначе бы не выдержал, пришел бы вам на подмогу и весь наш замысел с засадой раскрылся бы.

– А твой помощник?

– Он без приказа и шагу не сделает. Порой это плохо, но сейчас то нам на руку.

– Соловей сам здесь – тихо подсказал Алеша.

Я не сразу его узнал. Соловей надел остроконечный шлем с бармицей и больше не сверкал лысиной, но я узнал его по соединенным ветвистым свастикам на тунике, которые не скрывал заброшенный за плечи темно-бурый плащ с малиновым подбоем.

– Зачем ему посылать своих людей на убой? – удивился я.

– Соловей хитер – Добрыня, до сих пор молчавший, вставил свое веское слово.

– Как бы он сам себя не перехитрил – проворчал Муромец – Ну что други? Ударим?

– Придется – ответил ему Неждан – Нас проверяют, ну так пусть увидят, как мы бьемся.

Мы медленно спускались от детинца к реке. Никто не отдавал команд, никто не выстраивал нас в боевой порядок. Просто две ватаги неторопливо двигались навстречу друг другу: семь десятков ратников заставы и сотня разбойников. Именно так распорядился Зосима и поддержавший его Неждан. Нас проверяют, так пусть увидят не войско, а толпу. Несколько десятков наших остались охранять стены и на те же стены вышли наши женщины. Аня тоже была там, я это знал. Но я не обернулся, не помахал ей рукой и не следил, махнет ли она мне платочком. Нет, меня учили не так. Было это в другой стране и в другом времени, другими были орудия убийства и другими были мои враги. Но правило не изменилось. Ты уходил в бой и думать должен был только о схватке, а все остальное следовало забыть. Я не обернулся и был уверен, что Аня меня поймет.

Наш спецназ с Нежданом и Зосимой по краям шел впереди. Я заметил, как Муромец медленно вытащил из-за спины два странных стержня с утолщением на конце одного из них. Чехол слетел и на свет появилось широкое лезвие, раздался щелчок и вот в руке у него оказалась небольшая секира. Так вот каково его основное оружие! Он перебросил секиру из руки в руку, пробуя баланс. Заросшие бородами лица и проблески солнца на их топорах приблизились. Я метнул копье, которое пробило чей-то плетеный щит и выхватил меч. Очень не хотелось убивать и я лишь отбил мечом несколько первых замахов «соловьиных» топоров, а потом обездвижил подставивших горло топорников левой рукой. Было это чистейшей воды ханжество, потому что их сразу же добивали идущие за мной. Еще одного я повалил подсечкой, чуть не потеряв при этом меч и тут рядом со мной раздался крик о помощи. Кричал нежданов ратник, на которого насели сразу три «соловья». Одного он повалил копьем, но вытащить свое оружие не сумел и теперь отбивался коротким мечом от топорника и копьеносца. Делать это ему было трудно, потому что он уже тяжело припадал на правую, вероятно поврежденную, ногу. Я вспомнил этого пожилого и полуседого воина, которого провожала замотанная в платок женщина, держащая за руку вихрастого мальчишку. Инстинкты, вбитые в меня долгими тренировками, сработали независимо от сознания и я, перебросив меч в левую руку движением достойным Кевина Костнера, выхватил правой рукой нож из-за пояса и подбросил его, чтобы ухватить за лезвие. Еще в мой первый визит в Заворичи, я забежал в местную кузню и, с помощью кузнеца Глеба, залил в ручку ножа немного свинца. Лезвие легко упало в руку и нож взлетел. Я никогда не видел как мечет ножи Муромец, но подозревал, что мне далеко до ученика Горного Старца и, все же, кое чему меня научили в свое время. Похоже, однако, что учили меня не слишком хорошо: нож, который должен был попасть в грудь «соловью» с копьем, вошел ему в левый глаз.