Марк Рабинович - Времена

Повторялась история наполеоновской конницы под Ватерлоо, брошенной маршалом Неем в бессмысленную атаку на британскую пехоту и разбившуюся о бело-красные каре англичан. Трагедия, подобная так красочно показанной в старом фильме Сергея Бондарчука, свершалась сейчас прямо перед моими глазами, хоть и в меньшем масштабе, но зато воочию. Но до сражения при Ватерлоо было еще восемь с половиной веков, а мои братья сражались здесь и сейчас и я ничем не мог им помочь.

На нашем берегу кипел бой и в пыли лишь проскакивали люди, кони и оружие; разобрать что-либо было невозможно. Немного поодаль был еще один пригорок и на нем стояли трое. Олешко, сын Радонега, по прозвищу Попович стоял неподвижно, держа рукоять своего лука в левой руке и эта рука была почти так же неподвижна, как и вся его фигура. А вот правая рука ходила взад и вперед непрерывными монотонными движениями: выхватить стрелу из колчана на левом боку, зацепить тетиву, оттянуть за ухо, выстрелить. Это было похоже на непрерывно работающую мельницу. Стрела за стрелой летели вниз и вот колчан опустел. Но у ног стрелка лежали еще два колчана и мельница Куркуте снова заработала. В Олешко, казалось, исчезли человеческие черты: теперь это был механический автомат-андроид, машина убийства. По обе стороны от него стояли Добрыня и Куэрчи с обнаженными кривыми мечами, двуручным самурайским у Добрыни и более коротким, одноручным, у печенега.

Среди мадьяр оказался еще кто-то кроме Тархоша, понимающий музыку боя. Наверное, урон, понесенный ими от стрел был велик и к холму, на котором стоял стрелок уже бежали спешившиеся враги. Похоже, что-то случилось с луком, так как плечи Куркуте безвольно повисли, распрямившись. Это лопнула тетива, не выдержавшая непрерывной стрельбы и Олешко гнул свой лук, натягивая запасную. Венгры уже были близко и двое с кривыми мечами бросились им навстречу. Брошенный венгром дротик сразу пробил грудь печенега, но он продолжал бежать вперед, пока не пронзил своим кривым мечом убившего его врага. Оба они, уже мертвые, еще некоторое время стояли неподвижно, подобно некоей скульптурной композиции неизвестного автора.

Я видел Добрыню, окруженного со всех сторон мадьярами. Его кожаный пояс слетел или был разрублен, и обрывки порванной длинной рубахи развевались из-под короткой кольчуги, как экзотическая древняя одежда. Он размахивал своим кривым самурайским мечом, рубя и коля во все стороны и был сейчас удивительно похож на Сайго Такамори с картины в токийском музее: «Сражение на холме Уэно». На какое-то время он исчез из виду, полностью окруженный врагами, а потом я увидел как его поднимают на копья. Кажется я заскрипел зубами, нечаянно наступил на раненую ногу и застонал от боли. Снова красные круги поплыли перед глазами, а когда я снова смог видеть, то увидел как в кучу оставшихся в живых врагов врезался Муромец…

«Куда махнет – там улица, отмахнется – переулочек» – вспомнилось мне из детства. Оказывается, это было не совсем преувеличением. Нет, он не размахивал огромным, неподъемным мечом, как в старых советских фильмах, да и враги его были умелее кинематографических злодеев. Муромец вовсе не шел степенно и мощно, напротив, он скользил сквозь мадьяр быстро и легко, как горячий нож проходит через кусок масла. Тускло поблескивали два коротких клинка в его руках и очередной венгр лишь удивленно рассматривал кровь, льющуюся из разрезанного горла, груди или бедра. Да, у Горного Старца учили хорошо, в том числе и анатомии.

Олешко торопливо натянул тетиву и мельница снова заработала. Теперь я тоже начал понимать музыку боя. Все также бились неждановцы перед бродом, Илья приканчивал последних мадьяр, убивших Добрыню и Куэрчи, за рекой тоже продолжался бой. Но что-то уже необратимо изменилось в сражении. Прошла еще минута или две и венгры по нашу сторону реки побежали. Они не бросали оружия, но все же отступали, огрызаясь на неждановцев. Им вдогонку летели стрелы, даря тела водам Трубежа и лишь немногие выбрались на тот берег. Пыль там, где бились зосимовцы рассеялась и я увидел два войска, стоящие друг напротив друга. Ратники малого воеводы так и не разомкнули «стену щитов», которая стояла теперь намного ближе к нам и была короче вдвое: от отряда Зосимы осталось меньше половины. Венгров все еще было больше, но они уже не рвались в бой и молча стояли, пешие и конные, напротив наших ратников.

Странный это был разговор, напоминающий, наверное, беседу Сигэмицу и Макартура на борту линкора «Миссури»… Мы встретились на броде через Трубеж. Остатки зосимовой сотни уже перебрались на наш берег, унося своего раненого командира: то ли Зосиме изменило хладнокровие, то ли схватка дошла до последней линии, но и он получил удар копья в бок. С нашей стороны пришли трое: Алеша, Муромец и я, причем опирался я на копье, которое с помощью наспех прибитой перекладины превратили в подобие костыля. С копьем мне было спокойнее: Тархош был опасен, а теперь еще наверное и зол. Его конь стоял по брюхо в воде брода: на западный берег ему теперь ходу не было. Нет, он не был зол, лишь мрачен и подавлен: Тархош признавал свою вину, хотя таких слов и не прозвучало.

– Мои мадьяры храбрые и умелые воины, у нас лучше броня и нас было больше – недоумевал он – Почему же мы разбиты?

– Тебе, унгарин, стоило бы биться в поле с войском ищущим добычи, а ты пошел на защищающих свой дом – пояснил Муромец – Разве тебе неизвестна разница?

– У нас давно уже нет дома – мадьяр опустил глаза – Теперь я понял.

– Откуда у вас Змеи? – поинтересовался я – И кем были их поводыри – эти люди в капюшонах?

– Это жрецы Хадура, бога войны – ответил он – Они из далекой страны на восходе, как и их чудища. Я рад, что ни тех ни других больше нет. Хадур получил свою жертву.

– Уходи, унгарин – сказал Муромец – Уводи своих людей как можно быстрее, пока мне удается удерживать своих от мести. Уведи своих женщин и детей.

– Вдов и детей – мрачно уточнил Тархош – Мы уйдем сейчас же, уйдем на север.

– Почему не на запад? – спросил я – Мы вас пропускали до битвы, пропустим и сейчас.

– Нам больше нет пути в Паннонию. Кому мы там нужны без наших шарканей? Теперь мы будем искать пустые земли на студеном море. Прощайте!

Он развернул коня, с трудом действуя левой рукой; правая висела плетью вдоль тела и на ней запеклась кровь.

– Что за рана у тебя на ноге, хазарин? – спросил он, повернув голову через плечо.

– Буду жить – усмехнулся я – Это твой шаркань постарался.

По лицу Тархоша пробежала тень.

– Мне очень жаль – непонятно сказал он – Да пребудут с тобой твои боги!

Теперь у него был под седлом вороной жеребец. Всадник и конь взобрались на невысокий левый берег, Тархош взмахнул рукой и оставшиеся в живых всадники двинулись рысью к синеющему неподалеку лесу. За ними потянулись крытые фургоны с сидящими на козлах женщинами, выглядывающими детьми и привязанными запасными лошадьми. Они шли еще долго в полной тишине: ни посвиста, ни крика, ни детского смеха, ни конского ржания. Потом Лес поглотил их навсегда…