Демьян Брауде - Иночим великанов. Апокрифы Мирадении

Он оборванно смолк. Зибила поднялась, и попыталась его обнять, видя печаль в его серых ртутных глазах, но он дернулся, и та даже невольно усмехнулась краешками острых уст.

– Ты тверд в увереньях, что тебе ещё есть чему смущаться, передо мной?

– Мне не нужна жалость, – слегка сердито отозвался он, напустив брови домиком, и лавиной скатился затылком к мягкой подушке, пропустив спутанные волосы по стене, и с легкими узорами гравировки скани цветов с шипастыми лепестками на спинки барельефа кровати.

– А мне бы удостовериться, что у тебя деньжата водятся, и сшибай меня дальше. В прошлый раз…

– Имеются… – тупо и бесцветно ответил он, перебив ненужные слова, будто стараясь успокоить скорее себя. Вышло не важно.

– Новая работа?

– Вроде того.

– Достойно заплатили, учитывая, что ты обязывался отстегнуть мне двести? – подхватила та, лукавя как можно.

– Хватит с горкой на пять дней вперед, – откликнулся он, и тут же повернулся набок, спиной к ней высвечивая ещё с дюжину разно размерных шрамов, поперечных и продольных среди бессчётных рубцов, захвативших все, что можно считать кожей.

– Хочешь, я обниму тебя? Безжалостно. Ежели сочувствие тебе не надобно? – она села, скрючив свою изящную спину, и посмотрела на косо кренившуюся свечу с комода, которая окончательно догорала своим пеньком огарка.

– Не откажусь, – в стену напротив отозвался Клайд. Там в тусклом отсвете была картина, очерчивающая в рамке, великана, торившего путь застилавшей обзор порошившей метели, и следопыт муторно начал вспоминать детство.

Зибила задула последнею затухающую свечу отдав их на волю набежавшего мрака, и плотски прижалась к его испещренной зарубками спине, попутно подоткнув себя и его более теплым ворсовым одеялом. Её тонкая рука, обхватив его впалый живот, изрубленный в корневищах рубцов. В кромешном мраке, теплым порывом воздуха, она принялась воркующее шептать ему в ухо.

– Ты её любишь? – вкрадчивый вопрос вызвал по его телу холодный озноб цыпок, и он немо не ответил. Иного для подтверждения истины, лишних слов и не требовалось, достаточно лишь почувствовать гусиную кожу на теле, или легкое подергивания глаза, или глотания наболевшего комка в горле.

Но он тоже решил не обойтись без каверзного вопроса.

– Сколько тебе? – он впервые поинтересовался её персональной жизнью. Невидаль для его нрава.

– Сто девяносто шесть зим, – весьма спокойно и без обиняков повинилась она.

– Смотришься на тридцать…

Не смотря, на большой сброс, она все же напряглась, так как воочию ведала жен весняков, которым было за тридцать. Она шепнула его за мягкий зад на почти тщедушном теле, и тихо с игривым укором вымолвила в полной овладевшей их миром темнотой.

– Эх, Клайд, комплемента от тебя, не дождёшься, как и ребенка от полуэльфа.

– А ты хочешь? С твоим то промыслом?

– Я за бытие многое повидала, и вновь бы занялась чем-то иным, было бы для кого… – угрюмо заметила она, и на этом их короткая беседа в теплых объятиях, и окутанной тьме помещении, подошла к разумному завершению, так как Клайд, устал и провалился в мир грез о ней…

Барон, резко смахнувший личину сурового властителя, так же быстро и безжалостно сорвал с себя власяницу, как если бы она салфеткой у ворота, а под ней всплыл украшенный золотистыми полосами и пуговицами, зеленый камзол, которых хоть и был, растянут на волю обрюзгшего живота, не терял обаяния, особенно супротив, почти рясы монаха, подоткнутого веревкой. Он быстро выбирался за границы письменного стола, и собрав всю волю в дюжий кулак протянул Рибе свою крупную ладонь.

Та, особливо приподнимая свою бордовую бровь, вскоре приняла от него жест доброй воли, и покуда два его пальца, сжимали её четыре, он не мог сдержать вырвавшейся улыбки, постепенно растворяющею, предыдущее смиренное лицо.

– Как же я уважен, одним шансом прикоснуться, к чему-то связанным с досточтимым следопытом Клайдом… Нет не одной захудалой таверны, где заколачивающий себе чеканку менестрель не слагал быль, о минувшей битве при Антуре.

Гоблинка, подоткнув зеленые уста под клыки, снисходительно кивнула на его лесть, адресованную её хозяину, и вскоре раззадоренный авантажем, он пригласительным жестов повел её прочь из коморки, которая в тусклых тонах, напоминала прибежище отшельника. Про осунувшегося от такой перемены настроений Джоаля казалось, забыли оба. И тот едва вырванный из обескураживающего беспамятства, подняв звонкую ношу, нагоняя проследовал за ними, дабы хотя бы формально не отказываться от исконного плана.

Меж сваленных стульев и столов во внезапно набежавшей сумеречной темени, кряжистый барон, в своем новом аутентичном для своего сана облачение, загоревшейся нежданным знакомством вел низкорослую Рибу в сторону отголосками доносившегося до них чада пира, попутно честолюбиво расхваливая себя.

– Тут дело скорее практичности. Ни душа не припоминает меня в одеяние монаха, покамест я чахну над скрижалями о великих битвах. Ну и тем паче, о похождениях воспетых героев, точь как ваш легендарный хозяин.

Хоть Джоаль не видел в затопившей всякий просвет тьме, но по нависшей тишине, простершейся между ними, и гуле издалека, все же понял. Ей не особо пришелся по нраву акцент на своем хозяине, и она бы предпочла скорее молчаливо соглашаться, нежели ворошить байки, к которым может и не относиться.

– Да где же там, наш виконт? – внезапно как о заначке в кормане припомнивший о нем Нуйд Гум, обернулся, и, получив приблизительную расплывчатую тень позади, в отрывистых вспыхивающих отсветах звезд через брешь в застланных шторах, и тотчас полностью утратил интерес, вернувшись к коротконогой зародившей пленительную страсть спутнице, по левую руку.

Они свернули на право к изливающемуся златом свету, и вся на обертона гудящая орава, сгрудившаяся в единый пласт знати на первой этажа, с радостными возгласами приветствовали хозяина поднятым воем, и, в довесок чествуя его спутницу, но, ещё не доходя, Джоаль услышал обрывистую фразу.

– А это дамы и господа, Риба, она…

Все разом как в воду опущенные смолкли, включая екнувшего и сбившегося барона, и выбравшейся из тени Джоаль с якорем гнувшей сумкой через плечо, воочию увидел свыкающимися с ярким залом зеницами, что побледневший до полотна Нкйд сжимает указательный палец во рту, а на Рибу ополчились почти все, хоть и корящими полными яда взглядами. Осекавшийся барон с последующей опустившейся тишиной, что можно было резать, чмокнув, только высунул укушенный палец, когда заметил его, и он слегка просиял, минуя набирающей волю бесноватый вид.

– Впрочем, самый вещий гость, это… – он опять не успел договорить, так как Джоаль подал голос сам.