Демьян Брауде - Иночим великанов. Апокрифы Мирадении

– Это – вестник из королевства, спешивший известить вас достопочтенные подданные, что – принц Симал жениться! – все сначала окончательно сбились с толку не нашедшие, что молвить с прошлой эскапада сделавших их языки деревянными. А после, одушевившись из пучины исступлённости, истово задрали бокалы, и принялись в три горла чествовать принца Симала, даже не удосужившись узнать имя невесты, и вероятность успешности спонтанного брака. В таких вопросах сея мелочь неглавная.

Спустивший сведанные мышцы округлого лица, Барон, напустив себе присутствие духа, в надлежавший форме почеломкался с несколькими гостями, которых до этого, по-видимому, избегал в своем гордом одиночестве читабельной коморки. После соблюдений прелюдий он смахнув вновь нахлобученную показную мину, вернулся к ним. Риба все так же хмуро стояла снизу, с полуторным мечом, которых многих смущал, но она вцепилась в него мертвой хваткой осемью пальцев, уперев в круглую щеку, и на отрез не собиралась отпускать, воткнув его конец в пол. А длинный обвитый кожей черен с вершиной красочного эфеса, держа перед носом, задевая гардой сновавшего течением бока фалд, и оборку платьев.

Нуйд Гум, вернулся из пут светского общества, подозвав и Джоаля, который успел уже столкнуться бокалами с очень развеселым седовласым испитым вельможей, без капли мышц, чьи скулы под впавшими щеками могли рубить лед. Оторвав их обоих из запруды щеголей, барон молча повел их повыше к медальонам с головами, оцепенело скалящих пасти. И на устремляющейся ввысь лестнице с деревянной балюстрадой, возвышающей лакированные поручни, они пересеклись с его женой, которая властно встала у самых перил. Догадаться, что сей была она, не имелось признаком прозорливого предсказателя.

Возрастная женщина была пышной, но весьма приятной на вид. Казалась, она умело сочетает, в себе и умеренный макияж в гериатрических целях, и молодящее синеватое платье с минимальными белыми кружевами, чтобы не увеличивать формы, а её слегка кругловатые мясистые щеки, были украшены небольшой долей румянца марафета (или действием вина). Широкая уложенная ввысь прическа под широким лоснящемся челом, сочетала несколько серебреных гребней, и в рыжих курчавых локонах то и дело, можно было приметить черты обработанного розоватого кварца, в виде частей украшений, как и в снизки на шеи.

Заострив вид на муже, что опять стремился слинять, но уже в более официальный кабинет, она, уперев пухлые руки в бока наминального корсета, тут же подметила.

– Из чулана на пир. С пира вспять в четыре стены? – её корящий голос все же был мягким для того который боролся с душным гамоном, но очевидно если её разозлить, он тут же мимикрирует в пискливый фальцет.

– У меня важные гости родная. Смилуйся, и пропусти. Я скоро приспею. Они не задержаться, – успокоительно через гам, вкрадчиво просительно проговорил тот с легким басом.

Хозяйка города, доискивающимися бледными очами, обмеряющее осмотрела гнувшего спину виконта, и тут же перебросив чуткость, приметила зеленую приземистую особу, и тут же приосанившись, припомнила все злокозненные слухи о гоблинах нависшее в городах.

– Стало быть, ты вознамерился променять торжества, на утехи с этой мелочью? – она брезгливо ткнула кривым пальцем в перстнях, в сторону уже постепенно озлобляющейся Рибы. – А он что? – уже перевела она не палец, а целую пухленькую маленькую длань, на повинно сжавшегося Джоаля, подернув круглой щекой. – Лицезреть будет, иль он твой сводник и дрожит за товар?

Но Нуйд, не успел ответить, как хотел (нейтрально и с попыткой её задобрить).

– Сии слухи выросли, из-за вашего бессилия в удовлетворении мужчин. Завистливые кошелки! – вытаращивший очи Джоаль почувствовал, что его челюсть норовит отвалиться. Жена городничего с сошедшем лицом растерялась настолько, что твердь под ней тереться, отступила. Нуид, воспользовавшись ситуацией, подавив разгорающейся гнев, пройдя вперед, понурившись, резко указал чете, уголок по коридору, а сам, взяв жену за опавшие плечи, старался смягчить её нависшую бледность, да сведенную челюсть, что фантомно произносила слова, онемевшим языком с остеклёнными бесцветными застывшими вылупленными глазами.

Забравшись в не затворённый широкий кабинет, в котором царил бы кромешный мрак, если бы не проблески звезд через слегка зашторенное оконце, очнувшийся виконт, тотчас наравился мягко упрекнуть вздорную девушку, от которой в четырех стенах вновь занесло пряным бадьяном.

– Не очень-то благоразумно дерзить жене городничего. Ежели ты, вестимо, не скрытая почитательница гильотины, или раскаленных щипцов, вырывающих твою грудь.

Та, теряясь где-то в тени лишь фыркнула, и дожидалась Нуйда в гордом за себя молчании. Кабинет был просторен, и на стене от стола, через скос просвета назревающей багряной радии была видна подсвеченный подол портрета, судя по шоссам с остроносыми ботами, и скипетру – короля. Не успев рассмотреть книжный шкаф, дверь отворилась, и с ней вошел и проблеск златого света с пригоршней гомона веселившейся своры снизу, вместе с шандалом в крупных руках барона.

– У меня есть одна просьба Риба, – с ходу сухо начал, он, и, притворив дверь задушив обертона, замер на месте, покуда слабые огни, подсвечивали его округлое сведенное лицо, в котором читалась усилием подавляемая ярость.

– Я догадываюсь какая, – вполсилы просипела она, а красная копна в такт её клюнувшей головы, подпрыгнула и опала каскадом к мыскам сапожек.

– И тем не менее. Более ни цапай меня при всех за пальцы. Это портит мое реноме, если я бездействую на такую открытую дерзновенность. А здесь такое не в почете, – он сказал все, что хотел и прошел вперед, поджигая свечи, что были хаотично разбросаны по комнате. По пути он мельком дошел до мрака стены и прикрыл створки киота, поцеловав косой темно-бордовый крест на шее. И пока пространство насыщалось светом, Риба с которой не спала повинная мина при вхождении Барона, держа меч из последних сил, решила мягко переспросить.

– Это то самое, что вы помышляли провещать? – её голос звучал, все так же хрипловато, но и растерянно, вместе с ввалившимися ямками на подкушенных щеках, и опустившимися как при штиле паруса ушами.

– А тебе невтерпеж жаждется иных претензий? – источая сердитый тон, искоса уточнил он через плечо, поджигая последнюю свечу на полке, возле сокрытого полумраком портрета.

Она, закусив губу под клыки, не решилась отвечать, напустив на себя, как привиделось виконту обескровленную фисташковую краску кожи. И когда Нуйд, закончил все обособленные дела, он грузно уселся за стул, возле стола, в обступившем освещение дюжины свечей, и ещё раз повинно покосился на сокрытый настенный киот с вязью витков скани. Он насуплено, погруженный в мысли, не предложил им сесть.