Анна Аравина - Страна мечты

– Что вы хотите? – и тут же, спохватившись, что на такой вопрос ответа быть не может, она спросила: – Вам что-то нужно?

Уголки губ у Дирса шевельнулись. Ольва уловила подобие улыбки. Он покачал головой из стороны в сторону, как бы говоря «нет», а потом просто спокойно стоял и смотрел на неё. Молчание тяготило.

– Я не понимаю… – сказала она с маленькой толикой раздражения в голосе. – Вы что-то хотите от меня?

Дирс качнул головой, показывая «да». А потом указал рукой в сторону лестницы, по которой Ольва только что вышла на палубу.

– Что там? – Ольва напряжённо пыталась сообразить, что ему надо. – Мне нужно туда пойти?

Мужчина слегка поклонился. Ольва поняла этот знак, как согласие.

– Ну, хорошо, – сказала Ольва, поколебавшись. Ничего не зная об этом мире, она благоразумно решила не противоречить. Дирс пошёл за ней. Как только она оказалась в коридоре, тот обогнал её и распахнул дверь каюты, в которой она спала. В помещении никого не было. Ольва вошла внутрь, но мужчина, на сей раз, не последовал за ней. Он остался в коридоре и закрыл дверь с наружной стороны.

«Так, я ещё и пленница», – подумала Ольва. Она уже так устала огорчаться, что мысль её даже позабавила. Она немного посмеялась над собой, а потом ей вдруг стало страшно. До этого Ольва никогда не испытывала такого горького страха, смешанного с чувствами отчаяния и одиночества. Девушка съёжилась, села на кровать и сидела так, пока в каюте не стало совсем светло.

***

– Доброе утро! Как вы себя чувствуете? – осведомилась Аника. – Впрочем, мне доложили, что уже достаточно хорошо, чтобы совершать променады.

Когда та вошла, Ольва узнала её не сразу. На вошедшей было тёмно-синее бархатное платье длиной до пола, с узкими длинными рукавами и высоким воротом. Светлые волосы причудливыми локонами были забраны наверх, глаза слегка подведены. Выглядела она роскошно и приобрела те черты, которых Ольва до сих пор не замечала. Аника была не так, чтобы красива, но мила лицом, стройна и грациозна в движениях. Однако её холодность и высокомерие, по-прежнему, отталкивали.

Ольва не стала затруднять себя ответом, ей не хотелось говорить. Впрочем, Аника, похоже, и не ожидала что-либо услышать, она продолжила:

– Вам надо привести себя в порядок: сейчас Вам принесут умыться и поесть, но вставать с постели я бы не рекомендовала, прежде надо окрепнуть, тем более, что погода может измениться.

– Я что, в плену?! – резко и громко, неожиданно для себя самой, спросила Ольва. В её голосе прозвучало столько горечи и обиды, что Аника, уже собиравшаяся уйти, остановилась, повернулась к девушке и пристально посмотрела на неё. Взгляд был столь внимательный, что Ольве стало немного не по себе: она поёжилась.

– Все мы в какой-то мере в плену, – вдруг сказала женщина.

Для девушки эти слова прозвучали неожиданным откровением. Она с ошеломляющей отчётливостью поняла, в какой ловушке оказалась. Если бы Ольва была в состоянии, то рассмеялась бы своей прежней слепоте, своей детской наивности, откровенной глупости, до того все было просто и ясно, лежало на самой поверхности, стоило только пошире окинуть взглядом.

В устремлённых на неё широко раскрытых заплаканных глазах, Аника увидела взгляд ребенка, который проиграл в интересную игру, ещё толком не успев начать играть.

– Я велела Дирсу присматривать за Вами, а он воспринял это слишком буквально. Но его можно понять: с самого начала Вы ведёте себя неадекватно, мало ли что можете натворить? А он отвечает за Вас передо мной. Да и прогулки по палубе в спортивном костюме, где Вас может увидеть вся команда, породит слишком много сплетен, а может быть, даже и страхов: Вы очень необычно выглядите для этого мира, – смягчилась Аника.

Но Ольву эти простые объяснения уже не могли успокоить, они только больше раздразнили её взвинченные нервы.

– Нет!!! – закричала та и ударила кулаком по подушке. – Неправда!!! Не может такого быть! Я сделала это не напрасно! Мне обещали! Он мне обещал!!! Обманщики, шарлатаны, него… – захлебнулась Ольва в слезах и повалилась животом на подушку, из которой во время этой тирады выбила чуть ли не весь пух.

В дверь заглянул встревоженный Дирс, но Аника жестом руки велела ему убраться. Она спокойно села на кресло, скинув с него брошенный Ольвой плащ, и подождала, когда девушка перестанет что-то неразборчиво бормотать в подушку, а всхлипы станут потише.

Потом спросила:

– А чего Вы, собственно, хотели? Зачем Вы решили посетить этот мир? Чего Вы ждали?

Ольву ещё трясло, но слёзы от бессилия быстро высохли. Она услышала вопросы Аники. Девушка осторожно, поверх подушки, покосилась на сидевшую напротив кровати спутницу: издевается она или спрашивает серьёзно? Женщина спокойно ждала ответа: в глазах её не было ни ехидства, ни иронии, скорее любопытство, но оно не раздражало. Ольве давно уже хотелось выплеснуть кому-нибудь наболевшее, конечно, при других обстоятельствах, она ни за что бы не выбрала для этого Анику, но та сама вызывала её на откровенный разговор, а больше вокруг несчастной никого не было, не считая немого Дирса, к которому девушка уже успела охладеть. Ольва поняла, что немой охранник отнёсся к ней так бережно только потому, что воспринимал её скорее как некий экзотический предмет, который ему велели беречь, нежели как человека. Она ответила:

– Красоты.

Брови Аники поползли вверх.

– Любопытно-любопытно… – произнесла она, с видимым интересом глядя на Ольву. – Какой именно? Или – чей?

Девушке послышалась издёвка, нехотя и раздражённо она ответила:

– Всех, а точнее, я просто хочу, чтобы меня окружала красота. Чтобы в мире было много ярких красок… Там, где я жила до сих пор, был только серый: скучный, обыденный мир – жизнь словно в чёрно-белом телевизоре, серые коробки домов, серый асфальт и грязь, грязь и мусор… И никуда от этого не деться. Ведь даже в искусстве, даже и там – на картинах – консервные банки! И люди – соответствующие – полно уродов: нравственных и физических, но самое главное, основная масса людей – серая, сплошная, что называется, среднестатистическая: ни полёта мысли, ни высоких стремлений – поесть бы, да попить, да родить себе подобных… А я хочу: чтобы было благородство: и в словах, и в делах, и в манерах. И чтобы мысли не только о насущном, но и о вечном. Красивые люди, красивые вещи, природа, искусство – всё!

К концу своей маленькой речи Ольва заволновалась: голос её задрожал.

– Я хочу, чтобы меня окружала красота: во всём… Но меня обманули, – сникшим тоном подвела итог Ольва. – И зачем? Решили просто так надо мной поиздеваться? Вполне в духе мироздания…

Последние слова девушка произнесла, хлюпая носом и быстро моргая глазами, сдерживая вновь подступившие слёзы. Пока она говорила, с усилием подбирая слова, чтобы высказать свою мысль так, как ей думалось, как хотела, чтобы её поняли, она не обращала внимания на собеседницу, и только теперь подняла на неё взгляд. Выражение лица женщины изменилось: смягчилось, стало задумчивым и несколько отрешённым. В уголках её рта играла полуулыбка: что она значила, было не понятно – то ли сожаление, то ли сочувствие, то ли ухмылка. И внезапным контрастом прозвучали её слова: