Андрей Киров - Приключения поэта в заколдованном лесу

На этих дачах прекрасная половина от общего числа дачников, на Первое Мая, стоя за заборами, частоколами и пряслами своих участков в не совсем приличных позах – кверху бэксайдами*, копала землю, и, когда Артём шёл вдоль огородов, одни массивные женские «редупликаторы» торчали в позе – «Вася, не балуй». Дамы, всем огородническим кагалом в деревенском масштабе, одетые по колхозному регламенту – в спецодежду, дополненную старыми, вылинявшими, стираными не одну сотню раз спортивными китайскими брюками и обутые в моднячие резиновые сапоги, на головах косынки, чтобы волосы не лезли в глаза, уткнувшись в грядки, копали землю под картошку, огурцы, помидоры, капусту, кабачки, патиссоны, репчатый лук, который в начале июня красовался зелёными стрелами на грядке – как хорошо их есть… Насадить побольше, благо квадрат-метраж участка позволяет, осенью собрать урожай, засыпать в подпол, чтобы на всю зиму хватило… Прямо гордость брала Артёма, наблюдая такую картину, какие у нас хозяйственные женщины… Как заботятся, чтобы в сытку накормить своих – жрать здоровы – бивней* (т.е. мужей) … Ну, и самим тоже, чтобы не остаться голодными… И кредит надо выплачивать, это не хухры- мухры, банк ждать не будет, проценты капают, если неувязки, возьмёт на понт, зашлёт коллекторов… Это он может – бля-за… Ещё заготавливали грибы – денег при кредите в обрез: любишь кататься на автомобиле киа, собранном на челябинском тракторном заводе имени Спиридона Забруйского – люби и саночки возить… Так же не было медпункта для оказания помощи бывшим колхозникам, доживающим свой век. Как и самих колхозников осталось десятка полтора, если не меньше, проживающих на постоянной основе в селе.

– Когда это они успели, – возразил Артём, – когда дядя Вася с утра пораньше на велосипеде ездил за бутылкой к Петровне (старухе, торговавшей в деревне бодяжной водкой). Я его видел, когда в семь часов выходил на крыльцо – посмотреть, какая погода, как он усиленно давил на педали.

– Значит, съездил, взял бутылку, похмелился, а потом они с Зинкой и сходили! Пожилая женщина, бывшая колхозница при Сталине, а при Никите Сергеиче Кукурузненковском – работница в ближнем провинциальном городе на заводе радиоизмерительных приборов, сидела на корточках у печки, стоящей в центре избы и выгребала золу из подтопка. В такую дрянную погоду её характер, и так-то оставлявший желать лучшего, портился окончательно, становясь желчным и раздражительным. К тому же, в латиноамериканском сериале, который она смотрела по вечерам, а утром нередко и второй раз особо понравившуюся серию, у главной героини – бедной девушки, работающей прислугой в доме богатого плантатора дона Педро, выращивающего коку под видом хлопка, а так же продающего контрабандой диких обезьян. Коку он продавал в Америку, а диких обезьян они вместе с тётушкой Чарли из Парагвая транспортировали несчастных мартышек, обливающихся горькими слезами в клетках, контрабандой в республики бывшего Советского Союза, – произошел облом с красавцем сынком этого дона, за которую она переживала как за собственную дочь. (За свою дочь – младшую сестру Артёма, она тоже переживала: та жила очень далеко, на Севере, чуть ли не в Ханты- Мансийском автономном округе – её туда занесло за каким-то интересом; у неё тоже с мужем жизнь не ладилась уже который год, прямо шла под откос со второго дня после свадьбы).

У Артёма, к слову, тоже с жёнами не ладилось. Сначала с первой не заладилось, коренной москвичкой в третьем поколении, что пришлось разводиться в спешном порядке, потом со второй – словно сглазили – не заладилось, уже в городке провинциальном, – ещё та трагедия, узнай Шекспир в своё время не поверил бы: " То, что я сочинил про Ромку с Джулькой, ерунда по сравнению с вашей трагедией, Артём! Мне бы такие крезанации*! Так что Артём год жил свободным молодым мужчиной: сочинял стихи, пил вино, когда были деньги, интим-эксплуатейшен дам, когда попадались не обременённые нравственными категориями, не замороченные семьёй и бытом легкомысленные, легкокрылые особи… если было настроение и опять те же баблосы, с которыми у него, как у творческой личности временами возникали – рядом с домом и вокруг орбиты Плутона, образно профилируя – трудности.

– Да куда, мам, идти в такую погоду, – возразил её 27-летний сын, – того и гляди опять дождь пойдёт (он прекратился минут десять назад), и на всякий случай посмотрел в окно, на липу, стоящую рядом с домом под углом, напротив окон его комнаты, и дающую прохладу в жару лучше любого магазинного вентилятора. Липа от такого негативного энергетика, как сырость, начала облетать раньше времени, усыпав землю под окнами избы маленькими жёлтыми листьями, похожими на… словно кто-то из озорства разбросал клочки бумаги, выкрашенные желтой краской: вот на какой аналог-кич – они были в контексте здешней экосистемы. Идти в сырой лес, – куда он точно знал, едва войдёшь – промокнешь до пояса, не помогут ни резиновые сапоги, ни водонепроницаемый плащ на резиновой подкладке, какой выдавали почтальонам ещё в советскую эпоху, когда они на велосипедах развозили почту по деревням – мобильной связи ещё не измыслили, – колхозникам они её, и, какой у них был, как необходимая вещь в деревне, – его ломало. Куда лучше было лежать в тёплой избе – а Артём умел с большим кайфом лежать, – где за печкой шуршат сверчок и домовой Костя, на старом, ещё дореволюционной выдержки, доставшемся в наследство от прапрабабушки, которой привёз её супруг гвардии старший сержант из Парижа, в качестве трофея, после того, как наши разгромили Наполеона Бонапарта, – диване из потемневшего, покрытого лаком, ясеня, и обитого совсем недавно им после развода со второй женой, красным ситцем в цветочек, и мечтать, как он напишет гениальное стихотворение, такое, что если б даже поэт- гений Сергей Есенин, прочитал его, то пожал бы ему руку со словами: «Молодец, чувак, не хуже меня написал!», а красивая голливудская актриса… да можно даже латиноамериканская, за её героиню сериала так переживала его мать, влюбилась бы в него после прочтения этого стиха и сказала б:» Артём, делай со мной что хочешь, я вся насквозь твоя! А как сделаешь, то, что захочешь, можно поехать ко мне на фазенду пить шампанское и закусывать лобстерами» И Артём бы сделал с ней по- взрослому: с привлекательными на всю размашистую пинчитруэллу женщинами, он умел это делать, научился за четыре года брака с двумя жёнами: они его кое-чему научили, чему даже в университете профессора научить не способны. Или сочинять такое стихотворение с заявкой на нетленный шедевр, лёжа на диване и поглядывая в окно, как сырой тяжёлый ветер шевелит липу, и с неё сыплются на землю клочки бумаги, выкрашенные охрой, прямо летят в окна, пришлёпываясь к стеклу, или на крышу кирпичной палатки, стоящей у забора, чуть дальше липы. По удивительному совпадению, именно в такую погоду, и в таком приглушённо- сумеречном настроении, на Артёма накатывало – не всегда правда, каждый раз – поэтическое вдохновение.

Читать дальше