Андрей Киров - Приключения поэта в заколдованном лесу

– Ладно, мам, не обижайся! – сказал Артём, поднимаясь с дивана, – схожу за грибами. Тогда уж в Монаково (соседнее село) сегодня за продуктами я не пойду. Хватит у нас там чего поесть на ужин? Кот, лежавший у него в ногах, потянулся с видимым удовольствием, по всей вероятности думая, как хорошо, что не меня посылают в лес за грибами, зевнул, и опять положил голову на лапу, лениво постукивая кончиком хвоста по диванному ложу. И почему я не родился котом, подумал поэт, посмотрев с некоторой толикой зависти на маленького домашнего хищника, сейчас бы лежал на диване и нафиг никакие грибы не нужны!

– Хватит-хватит! – сразу повеселевшая родительница высунулась между занавесок, закрывающих вход из кухни в горницу, – возьми пакет, не забудь нож и надень плащ, а то в лесу сыро! За грибами Артём брал в лес полиэтиленовый пакет, а не корзину, как другие грибники; с ней было неудобно таскать лишнюю тяжесть в руках, как другие понтярщики: дескать, я в лес иду за грибами, смотрите, какая у меня корзина из ивовых прутьев на рынке купил! Насмотрятся по телевизору хренотени и подражают городские самаритянки.

– Знаю, мам! – ответил Артём, стараясь быть спокойным. Такая чересчур назойливая заботливость тоже его раздражала.

– Блинов-то испечь, пока ходишь? – спросила она, стараясь не замечать неприятных фистул, проскальзывающих в голосе её сына.

– Пеки, мам, пеки!

– На молоке что-ль?

– Конечно, на чём же ещё?

– Помолчав секунд десять она не выдержала и сказала фразу, которая его раздражала больше, чем разговоры про грибы, и на другие бытовые темы.

– На молоке-то на молоке, а вот на зелёнке как они хороши!

– Причём тут зелёнка, мам! – в сердцах сказал Артём. Сдерживаясь, чтобы не сказать более резких слов. Он уже ждал, когда она скажет, что блины «на зелёнке хороши». Разговор был не в первый раз: кто-то из знакомых пенсионерок в городе «загрузил» её бредовой идеей, что блины, испечённые на зеленке « уж больно хороши», лучше, чем на молоке, получаются более пышными и обладают особенным вкусом. Больше всего, как предполагал Артём, и, не без оснований, в этом варианте выпечки блинов её прельщала мысль, что их можно печь на вторичном отход-материале, а не на полноценном продукте – молоке, которое стоит денег. А не потому что они получались пышнее и обладали особенным вкусом. Вот и хрен-то Авессалом Григорьич! Вряд ли они были вкуснее, чем на молоке: Артём это понимал на подсознательном уровне. Но после беседы со знакомой пенсионеркой- гурманкой (или, если смотреть анаконде в раскрытую пасть, чересчур экономной), у его матери застряла в голове мысль – испечь сыну блины по новому продвинутому рецепту (вполне вероятно почерпнутому знакомой дамой из телевизора, где нам вбивают в головы есть всякое хавло, особенно когда становится напряг с финансами у населения), и каждый раз, как она собиралась печь блины, заводила этот разговор про зелёнку, несмотря на то, что сын всегда говорил: «Нет, пеки на молоке!» – и нередко в грубоватой форме, раздражаясь на упрямство пожилой женщины в осуществлении какой- нибудь маниакально- бытовой, по мнению Артёма, идеи. Ладно бы там они нуждались в деньгах… И дело даже было не в этом. Его мать была родом из этой деревни. А её родители – бабушка и дедушка Артёма, держали, когда были живы, корову. И поэтому кроме блинов на молоке готовились и каши: бабушка хорошо умела готовить в русской печке по старинному рецепту вкусные питательные каши со светло-коричневой плёнкой – такая она красовалась, когда бабушка доставала из печи ухватом глиняный горшок с кашей, мы – дети радовались, снимая ложкой эту душистую, пахнущую печью, огнём, топлёным молоком, плёнку и, положив настоящего маслица, сбитого бабушкой из творога от своей коровки, посыпав сахарным песком и налив молока ели. После такого питательного, вкусного и полезного в высшей степени блюда и жить хотелось… Не то, что после этого полусинтетического жрач-продукта пересоленного-переслащенного, наваленного в пятёрочках и магнитах в красивых, блестящих пакетах, и непонятно где и из какого липоидного материала сляпанного. От которого только в гортани – изжога, в голове – плесень, в жопе – тараканы, и интимный орган не поднимается в нужный момент…

(Такую печь сломали, вместо неё местный печник сложил упрощённый вариант посреди избы.) Так что печь блины на зелёнке в деревне, в исконно славянской семье, несмотря на то, что Артём уже принадлежал к поколению городских жителей- полумутантов, он считал дурным тоном. Ещё одна история, доказывающая фантастическое упрямство старухи, Артёма раздражала не меньше, чем блинная на зелёнке, тема. Пенсионерка вбила себе в голову спилить липу, дескать, та загораживает солнце, и в избе летом сумрачно, сыро и холодно. Эта идея родительницы ему тоже была не по душе. Липа стояла, как я уже сообщил, под углом, с правой стороны фасада, и не загораживала все пять окон избы, а только два, где его комната. При нормальной, то есть жаркой летней погоде холодно и сыро в доме не было, как она пыталась его убедить, наоборот – приятная прохлада, а не как в городе – духота в этих вонючих панельно- кирпичных клетушках, где без вентилятора – удавиться не встать, тётя Галя, откройте дверь на балкон… а сейчас, какая была аномальная дождливо- сырая катавасия, у них в доме с этой проблемой великолепно справлялась печь: топи – не ленись. Артём её и топил по вечерам. От печки разливалось по дому то особенное уютное тепло, которое только можно испытать и насладиться им в деревне, и от него делается хорошо на душе, да ещё когда за стеной сверчок – сверк-сверк-свекр-чокает, и домовой, – его Артём назвал Валентином – тоже, чтобы ему не было скучно, изредка пошаливает, но особо не пугая парня и не напрягая… Кот, кстати, был в приятельских отношениях с Валентином, когда тому становилось скучно, он давал коту знак: Тимка – прыг с дивана, забежит в угол, за тахту, на которой спал Артём и вот с кем-то там возится. Артём сначала думал, что кот мышей там ловит. Апанаса Григорьича с бомбой на Сиракузы, пока Архимед парит в бане Эврику (там у него классная была Эврика- фитоняшка, Архимед изобретал ей новые спортивные снаряды), – о ловле мышей в лунную ночь там и вопрос не стоял, Артём подсмотрел: кот с кем-то играет, но этот кто-то невидимый.

Мать замолкла. И чувствовалось по её красноречивому молчанию не обиделась только потому, что он собирался идти за грибами.

Артёма после этого разговора про зелёнку, идти в лес – обломало основательно. Он и так-то не горел желанием. Но отступать было уже поздно, и он нехотя начал собираться, стараясь потянуть время, авось дождь опять пойдет. Ведь у нас на «авось» всегда большие надежды. Об этом, напомню лишний раз, сказал гениальный писатель, не буду называть фамилию, продвинутые как читатели – читатели его знают, – в своём гениальном рассказе про Неточку Незванову. Глянул в окно: небо всё так же было свинцово- серого цвета, тучи низко тащились над землей, чуть ли не задевая свисающими, набухшими водой, бесформенными клочьями за высокие деревья, но дождя как ему бы хотелось, не было. Надел свитер, джинсы, снял с капроновой бечёвки, протянутой у печки для просушки, носки – они были теплые, приятно надеть на ногу. Кот, увидел что хозяин встал, чего-то решил про себя в своей неглупой кошачьей голове, спрыгнул с дивана и, неторопясь пошёл на кухню. Почуял, что хозяйка сейчас будет чего-то готовить, может и ему обломиться лишний раз поесть. Но не обломилось.