Владимир Бочкин - Инспектор судьбы

Блондин распахнул плащ и выхватил из ножен саблю. Свистнуло лезвие. Маэро покатился по земле, избегая удара. Поднимаясь, вынул левой рукой кинжал. Это нормально. Их с детства учат стрелять правой, а рубиться привычной левой. Большинство первых – левши. Клинки столкнулись и лязгнули. Сабля гораздо длиннее, но древние растут с кинжалом на поясе, так что преимущество не столь очевидно, как хотелось бы блондину.

Они кружили друг против друга, но это не могло длиться долго. Коренастый уже наклонялся за своим оружием. Блондин ухмылялся и вязал в воздухе тонкий узор молниеносных ударов, которые не давали стражу возможности для манёвра.

Раненый бандит поднял револьвер. Одной рукой держался за живот, из которого хлестала кровь, но он не чувствовал боли.

Одержимые!

Маэро начал слабеть. С кровью уходят силы. И он чувствует боль. На лбу выступил холодный пот. Он старался держать блондина между собой и вооружённого револьвером. Бандит понял его тактику и отпрыгнул в сторону. Открылся, уходя с линии выстрела и Маэро метнул кинжал ему в ногу. Тяжёлое лезвие перебило мускулы в бедре и воткнулось в кость. Блондин упал и зашипел от злости. Сабля покатилась по земле.

Стражник бросился к своему револьверу, кувыркнулся по настилу причала. Вскрикнул от боли в руке и схватил пистолет. Пуля выбила искры в бетоне, и крошки взметнулись в воздух на месте, где он только что стоял.

Маэро навёл оружие почти одновременно с преступником, но стрелял гораздо лучше. Пуля разворотила коренастому лицо. Он нелепо взмахнул руками и рухнул наземь, револьвер отлетел в сторону. Страж перевёл дуло на место, где лежал блондин, но тот уже скрылся в темноте. И даже почти не прихрамывал. Маэро послал вдогонку пару пуль, но без особой надежды на успех. Вздохнул и подставил разгорячённое лицо мелкому моросящему дождю. Тяжело поднялся.

– Так, так, – женский голос приблизился к нему, но никого пока не видно. – Опасный и глупый. Плохое сочетание для долгой и счастливой жизни.

Рядом с невидимым голосом раздалось визгливое хихиканье.

В круг света фонаря вышла женщина. Лет сорока, темноволосая, из древних. Но лицо будто в тени – колдовская маска.

– Вечно кто-то путается под ногами.

Она подняла руку. Револьвер в ладони полицейского вдруг стал тяжёлым и выскользнул из ослабевших пальцев. Звякнул о бетон. Маэро сжал кулак, разжал.

– Вы задержаны для выяснения. Не делайте резких движений, – чётко сказал он.

Женщина искренне рассмеялась.

– Узнаю свой народ.

Она снова подняла ладонь, но амулет стража полыхнул серо-синим светом. Ведьма вздрогнула.

– Ты где это взял, кретин! Это не стандартный амулет.

– Память предков, – слабо улыбнулся мужчина. – А теперь повторяю. Сопротивление бесполезно. Сдавайтесь. Или я сейчас подниму револьвер и сделаю аккуратную дырку у вас во лбу.

Ведьма нахмурилась и полезла в карман куртки за какой-то очередной неприятной неожиданностью, но уже знакомый визгливый шёпот остановил её.

– Подожди, не горячись. Вам людям лишь бы кровь лить. А ведь вы храните в себе столько вкусных вещей.

Маэро поморщился и нагнулся за револьвером, не сводя глаз с женщины.

– Покажись, храбрец, и тогда увидим кто кого.

Ладонь сжала костяную рукоятку, и мужчина выпрямился. Направил дуло в лицо женщине, но она в ответ издевательски улыбнулась. А голос продолжал.

– Например, судьба. Самое вкусное в людях – не плоть и даже не душа. И то и другое быстро сгнивает. Нет. Самое вкусное в людях – судьба. Мощная, упругая сила судьбы. По вкусу, как огромная креветка с лимоном. Ел бы и ел.

Маэро покрылся испариной. Рукоять снова стала скользкой. Боль в плече усилилась, и стражник едва подавил стон. Хоть и держал оружие здоровой левой рукой.

– Не подходи, буду стрелять.

Голос не обратил внимания на его слова. Он стал скрипучим, тихим, но отчётливым, чуть ли не вкрадчивым.

– Я уничтожу жизненную силу твоей судьбы, и на тебя падёт нерушимое проклятие. С этого вечера всё в мире обратится против тебя. Люди с отвращением будут отворачиваться от тебя. Разум восстанет и станет твоим безжалостным палачом. Тело предаст в самый нужный момент. А память будет помнить только плохое и терять хорошее. Нет ничего вкуснее, чем сила пути. Я сожру её, наслаждаясь каждой капелькой твоей дороги. Пути, которого ты никогда не пройдёшь.

Сзади на плечо Маэро опустилась чья-то конечность, как сухая лягушачья лапка, но живая и несокрушимая, как силач в цирке. В тот же момент в голове стража взорвалась густая ослепительная тьма. В ней вспыхнула извилистая серебристая тропинка, уходящая в непроглядную даль. В следующее мгновение в сияющей дорожке появились прорехи. За десяток мучительных ударов сердца пылающий белым светом, звенящий силой путь стал похож на кусок сыра, обгрызенного крысой. На месте провалов образовалась пустота, наполненная острой ледяной болью. Она поселилась в его сознании и Маэро понял, что эта боль теперь навсегда. Он застонал. И падение во тьму беспамятства воспринял с благодарностью.

Амелла Ли Маносси проснулась от хлопанья крыльев. Она выглянула из-под одеяла. Тревожное зрелище. Форточка распахнута, а по комнате мечется здоровенная птица размером с ворону, но серая, с большой головой. Она беззвучно разевала длинный прямой клюв и шумно взбивала воздух крыльями. На постель опустилось серое перо.

Девушка взяла перо длинными тонкими пальцами. Повертела перед собой. Всё понятно без слов. Слепой метнул кости, и она проиграла. Она могла бы не узнать о беде, пока та не похлопает её по плечу и смущённо пробормочет что-нибудь вроде: извини, я ненадолго. Будет больно, ты уж потерпи моё присутствие, как я вас всех терплю. С трудом. Однако, птица – верный признак. А уж брошенное перо недвусмысленно предупреждает – хорошие дни закончились.

Беда уже навещала её незадолго до гибели родителей двенадцать лет назад. И её улыбка – последнее, что видела девушка в день, когда беспорядки по случаю смены власти в Совете уничтожили её семью.

Кровать справа от окна, а птица улетела вглубь комнаты и уселась на шкаф. Девушка медленно откинула одеяло и опустила босые ноги на гладкий деревянный пол. Вытянулась во весь рост. Лёгкая ночная рубашка обтянула стройную фигуру. Повыше, чем у большинства женщин, но не настолько, чтобы мужчины начали комплексовать.

Осталось решить, что делать с вторжением.

Говорила ей подруга, чтобы она не оставляла форточку приоткрытой. Амелла не спорила, но всё равно оставляет, не может жить без свежего воздуха. А под рукой револьвер и родовой кинжал. Но не станешь ведь палить в птицу. Или станешь?

Птица заметила её, сорвалась со шкафа и теперь металась из угла в угол. Девушка схватила подушку и замахала перед собой. Пернатая зыркнула в неё чёрными глазами и вцепилась в подушку когтями. Ничего себе! Амелла от удивления выпустила подушку из рук, и та упала на пол. Птица мелькнула серыми крыльями и уселась на карниз, над светло-зелёной лёгкой шторой. Молча вертела головой. М-да. Всё-таки придётся стрелять.