Раиса Крапп - Сказки Странника. Сборник

А тонкий шрам, возникший на месте укуса, обладал странным свойством. В нём возникал лёгкий зуд, когда ферраху нужна была осторожность, когда рок нависал над ним.

…Будильник взорвался дребезжанием в тот миг, как в его сознании вспыхнуло пронзительное ощущение потери. Опять этот сон. Будто кто-то разворачивает полотна чужой жизни, чужой любви, эпизод за эпизодом. Чужой?.. Вдруг пришло сомнение, и он вскинулся испуганно – что сон, что явь? А если вообще всё приснилось, и на холсте не её лицо?

Он нарочито неторопливо натянул вытертые до белизны джинсы, закурил, глядя в окно, – а рука вздрагивала. Вот так курить, едва с постели, он тоже стал недавно.

За окном сияло раннее, умытое ночным дождём утро. Под шелест дождя ему снился сухой шорох песка. Пустыня… Это его жизнь стала пустыней, когда он осознал, как пуста его жизнь без неё. А сердце уже толкалось, торопило.

Он снимал ткань с холста осторожно, будто боялся оскорбить грубым прикосновением… Нет, ему не приснилось, и бесследно ушёл напрасный страх. На холсте она, женщина из снов.

– Здравствуй, любовь моя, – шепнул он.

Отчего-то на холсте глаза её были усталыми, с печальным упрёком.

Стол покрыт большими листами. Вчера до полуночи он снова и снова рисовал её. Безжизненная бумага оживала, едва возникала на ней линия нежного абриса. И уже по своей прихоти струилась лёгкая прядь. И будто сами собой ложились скорбные тени в уголках рта. Карандаш не рисовал – лицо уже существовало на листе, карандашный штрих лишь проявлял, делал его видимым. Он вернулся к портрету на холсте. Губы её, детски припухлые, были нежными, чувственными; казалось, что от них исходит тепло. Невесомо касаясь, он тронул их. И на короткое мгновение и вправду почувствовал тепло… Но нет. Только холодные краски на холсте.

– Дождись меня. Потерпи ещё чуть-чуть. Я тебя найду. Без тебя я просто умру, правда.

Он подошёл к зеркалу, откинул со лба тёмные волосы, провёл пальцами по щеке, по твёрдому подбородку. В зеркале он снова встретил её взгляд с холста.

– Ты узнаешь меня? Или будешь так же горда и недоступна в своём несчастье, как в этих странных снах? Узнай меня!

Лицо ферраха было иным, но что-то неуловимое делало их поразительно похожими. Как были похожи шрам ферраха и белая тонкая линия на его правом предплечье. Все принимали её за шрам, а она была от рождения.

– Где ты, свет мой ясный? Кто ты? Тебе плохо, у тебя беда, я знаю. Я так много о тебе знаю! Но где ты, как тебя зовут? И кто сейчас с тобой рядом? Кто бы ни был, он с тобой не по праву.

Вчера, когда поезд уже тронулся, он рассеянно и устало смотрел на перрон. И вдруг из людской толпы взгляд выхватил тонкую женскую фигурку, и глаза её опалили отчаянием. Её глаза! Ошеломлённый, он рванулся к окну сквозь скученную массу раздражённых, усталых людей, как сквозь пустое пространство. Но взгляд тщетно метался по ускользающим назад лицам, потом поезд нырнул в темноту тоннеля. И всё же! Он знает теперь наверняка – она есть, она где-то рядом! Она пришла к нему из снов. Сначала на холст. Теперь – в жизнь.

«Она, та гооруни, сказала: счастье придёт к вам… но не скоро. Разве это „не скоро“ ещё не настало? Судьба не может быть так жестока! Я нужен тебе, я знаю. И я не боюсь твоей беды, я смогу защитить тебя от любого несчастья. Я смогу, любимая моя, – заклинал он неизвестно кого, судьбу, может быть. – Пусть мои плечи секут колючие пески чёрных бурь – я укрою тебя…»

И вдруг глаза его расширились от внезапного проницания – пески? ах, если бы…

…Обнажив до пояса, их привязали к коновязи на городском базаре, где казнили грязных конокрадов – лицом друг к другу. Первый свист хлыста бросил её к нему, она вжалась, будто искала защиты. Не кричала, только вздрагивала всем телом. А он, не чувствуя собственной боли, срывал голос, видя как страшно вспухают багровые рубцы на её коже, брызжут кровью…

– Помоги мне, – сказал он хрипло, преодолевая спазм в горле. – Выйди сегодня навстречу, мой ясноглазый ангел. Разве не оплатили мы встречу прошлой смертью – одной на двоих?

Когда мы встретимся опять, я не крикну: «Привет! Ты что, не узнала меня?!» Я позволю тебе скользнуть по мне взглядом спокойным и почти равнодушным. Взглядом неузнавания.

…Ты смеялась заливисто над выходками королевского шута, а я шутил для одной тебя, чужеземная гостья. Твой муж оказался слишком ревнивым и совсем не имел чувства юмора.

Ты гуляла неподалёку, в аллеях дворцового сада, когда с меня спускали шкуру на конюшне. Я молчал, не желая тревожить тебя, и раскаивался только в одном: в ночи тихонько скрипнула приоткрытая дверь… А я не вошёл в твою спальню.

Мне хватило бы и полусотни, когда плеть в руках такого виртуоза, остальные полсотни были лишними.

– Где же ваш шут, король? – с улыбкой спросила ты за ужином.

– Он свернул себе шею, кривляясь, – не утерпел твой ревнивый супруг.

– Жаль… – состроила ты гримаску. – Он был забавный.

А ночью ты плакала в подушку.

Потом я пришёл. И ты не узнала меня.

…Балкон и влюблённый юноша в ночном саду.

«Что в имени тебе моём…» – слетает вниз тихий голос – сама нежность, сама любовь.

Но в черноте ночи мы не разглядели чёрные крылья смерти, осенившие нас.

Потом я пришёл. И ты не узнала меня.

…Колдунья-цыганка танцевала в таверне, смеялась порочными, как ночь глазами, дразнила влюблённого поэта. Заливались мониста, серебряно звенели браслеты на тонких запястьях. Никто не умел танцевать так, как она – каждый раз, как в последний!

– Хочешь, наворожу тебе любовь?!

– Ты лучше подари её мне.

– Зачем ты мне, нищий поэт? Я люблю, когда звенят монеты! А что у тебя, кроме красивых слов? Я огонь – ты лёд. Мне скучно с тобой!

Она уходила с тем, кто осыпал её пригоршнями серебра. Проходила мимо, смеялась мне в лицо.

…плясали языки пламени, и я истекал кровью у подножия костра, не сумев тебя защитить. Сквозь рёв огня и треск хвороста прорывался твой отчаянный крик: «Прости! Я знала!!! Я хотела, чтоб ты ушёл!!! Прости!!! Я знала!!!»

Потом я пришёл. И ты не узнала меня.

– Как нам повезло, что мы встретились! Это чудо, что мы встретились! – всякий раз говоришь ты, сияя счастливыми глазами.

Как же ты не помнишь, что мы обречены встречаться? И обречены расставаться.

Ещё томит сердце боль новой разлуки. Ещё мы больны друг другом. Чш-ш-ш… всё пройдёт… как заживало тысячи раз… я ничем не встревожу тебя. Пусть тебя лечат сны. Пусть они будут легки и целомудренны. Спи, моя девочка, моя возлюбленная.

А когда приду – не узнавай меня. Нам всё равно не разминуться.

Создатель, когда призовёшь Ты меня, и станешь испытывать вопросами, я буду смиренно отвечать Тебе. Не знаю, как у меня получится. Но я буду стараться. А потом, когда исчерпаешь Ты свои вопросы, вывернешь мою душу наизнанку, не оставишь на донышке ни единого пятнышка… Когда буду стоять перед Тобой опустошённым и прозрачным, я попрошу Тебя ответить мне всего на один вопрос. Я очень попрошу. И если Ты позволишь, я спрошу: