Раиса Крапп - Сказки Странника. Сборник

Гонец нашёл меня в лабораториях Университета, где Гай Листерид намеревался на уроке алхимии провести с учениками практическое занятие, и пригласил меня наблюдателем. Вам, конечно, ни хуже меня известно, какой осторожности требуют опыты по трансмутации металлов. Истинные знания – это, само собой, необходимая компонента, но столь же надобны навыки практической работы, интуитивность, достигаемая лишь опытом. Ведь знания уступают своё первостепенство, когда трудно уловимый оттенок кипящего состава или его запах или неприметное изменение скорости течения реакции подскажут дальнейшие действия, и, может статься, безотлагательные – очень немного надо, чтобы процесс трансмутации вырвался из власти неумелого и слишком самонадеянного и наделал бед. А как можно научить этой чуткости? Слова тут бессильны. Да не всегда можно рассказать словами об тонкостях дела. Даже сам учитель Листерид ещё не рискует в полной мере надеяться на себя, вот и приглашает меня наблюдателем.

Мне нравится бывать на школьных занятиях, нравится смотреть на лица учеников. На них появляется выражение, близкое к священнодействию. С каким благоговейным трепетом они берут компоненты мерной ложечкой или серебряным зажимом, коротким фарфоровым пестиком растирают в мисках, а затем перемешивают с трогательной осторожностью. Разумеется, они знают результат, к которому приведут все эти действия, но каким восторгом совершенного открытия засветятся их глаза, когда результат ляжет перед ними в виде крохотного золотого или серебряного слитка. В такие минуты у меня возникает сожаление, что я не посвятила свою жизнь благородному и благодарному труду учителя.

Сторож, которого мы оставили перед дверью лаборатории, воспрепятствовал посланцу войти к нам. Для того он и был поставлен со строжайшим наказом: никого не пускать! Любой громкий звук мог неправильно осадить раствор, а даже самое малое движение воздуха создать дополнительную тягу в миниатюрных тиглях и – свести на нет все усилия учеников.

Узнав о важности поручения, с которым явился гонец, сторож подал условленный знак – короткий и негромкий стук ладонью. Я вышла к ним, когда нашла это возможным, и гонец с почтительным поклоном вручил мне послание. R

Красный сургуч запечатывал концы шнурка, обвязывающего свиток, и на сургуче я увидела императорскую печать.

Я развернула тонкий, полупрозрачный металлический лист и в письменах, нанесённых на его белой матовой поверхности, напоминающей необлитый фарфор, узнала руку Императора. Он сообщал о своём желании видеть меня по возможности скорее.

Жестом я отпустила посланца и вернулась в лабораторию. Лишь убедившись, что все ученики благополучно завершают опыт, и в тиглях уже пузырится конечный продукт, я с немалым сожалением оставила их.

Я сняла большой кожаный передник, тщательно вымыла лицо и руки в чаше с проточной водой. Чаша имела форму большой раковины, а вода постоянно подавалась в неё через отверстия внизу. Струи били упруго, слегка вспучивая поверхность в центре чаши.

Я так люблю мой город, что не могу отказать себе в удовольствии приостановиться хоть на минуту, полюбоваться им, как бы ни торопили меня дела. Вот и теперь я не устояла перед искушением усладить свой взгляд созерцанием настоящего чуда, коим безусловно и был Город Золотых Врат.

Не знаю, ты, читающий эти строки, принадлежишь ли к моему народу, но даже если ты чужеземец, всё же не мог не слышать о Городе Золотых Врат. А уж если довелось бывать в этом сердце Атлантиды, уж верно, ты никогда не забудешь чудо-город у моря, что раскинулся по склонам большой пологой и живописной горы со сглаженной вершиной. Мой великолепный город лежит на просторных рукотворных террасах, которые обнимают гору четырьмя плоскими кольцами.

Надобно сказать, что Университет, который я только что покинула, как и все прочие общественные и государственные учреждения, располагается на второй террасе от вершины. Ах, да если ты был гостем имперской столицы хоть единожды, то, как всякий иностранец, поселялся во дворце, выстроенном именно для чужестранцев. А гостевой дворец вот он, от меня по правую руку. И я вижу там, в тенистых аллеях людей в причудливых, не наших одеждах.

Таким образом, сейчас выше меня лишь одна терраса – обширная плоская вершина холма, на которой расположен блистательный дворцовый комплекс. Я не могу видеть здания императорского дворца за изобильной зеленью огромного дворцового сада, зато слышу радостный шум вод. Гости столицы не сразу верили, что чистый поток, стремящийся через сад, не рождается здесь же, из природных источников. Вода эта идёт к столице по водопроводу с далёких гор, от ледников и вечных снегов и наполняет многочисленные дворцовые фонтаны и пруды, каскадами низвергается в канал, кольцом окружающий всю территорию дворца. Эта голубая граница отделяет дворец от города, расположенного на нижних террасах. В свою очередь, каждую следующую террасу окружает собственный кольцевой канал. Они делят город на концентрические пояса и доставляют воду горожанам для разнообразных нужд.

Окинув взглядом цветущие сады внизу и виднеющиеся в их зелени прекрасные виллы, я повернулась и пошла по неширокой улице, выложенной зелёными и голубыми керамическими плитами.

У входа в главное здание дворцового комплекса меня встретил придворный.

– Император ждёт вас, прекрасная Лолия, да прольётся в века свет вашей мудрости, – проговорил он, склоняясь в глубоком поклоне.

Император пребывал в своей любимой комнате, на верхнем уровне здания. Выше была только центральная башня с остроконечным куполом. Как раз под этой башней комната и располагалась (из неё наверх вела винтовая лестница), и служила Императору малой дворцовой обсерваторией. Но Император любил работать в ней в любое время, даже если не вёл никаких астрономических или астрологических наблюдений. Когда какое-то дело требовало глубоких размышлений и особой предусмотрительности в принятии решения, Императора почти наверняка можно было найти именно здесь.

Комната отличалась от прочих помещений дворца. Как я уже сказала, прямо над нею находился купол, увенчанный четырёхгранным шпилем. Шпиль притягивал из эфира магнетизм особого благотворящего вида, а сам купол башни как бы накапливал его, не допускал вновь рассеяться в пространстве. Одновременно внутренняя поверхность купола – вогнутая линза свода – служила подобием отражающего экрана. И получалось, что вниз, в пространство комнаты-обсерватории постоянно истекал поток целительного эфира. Здесь разум обретал особую ясность и остроту, быстро проходила усталость или, к примеру, раздражение, и к человеку возвращалось доброе расположение духа.