Кирилл Берендеев - Царица ночи

Давно ж это было. В другое время и других местах, оставшихся в легендах, передаваемых из уст в уста на празднествах, на сборищах, там, внизу на кафельном полу, или как его называли все, в Холодной долине. Во время таких сборов индейские шаманы и вожди пересказывали соплеменникам, а равно игрушкам других племен, истории о Создателе Жизни, о Гайавате, его матери Веноне, погубленной подлым властителем Западного ветра и отцом Гайаваты Мэджекивисом. О Миннегаге, жене Гайтаваты, о верных соратниках: могучем Квазинде и ловком Чайбайабосе, и многих других, что жили в те давнопрошедшие времена и помнили истории великих побед и сокрушительных поражений, возвышений и ухода в небытие посланца звезд. Даже Викинги приходили слушать сказания, не пытаясь поведать о своих, хоть и немало их было – о Всеотце Одине, о его сыне Торе и коварном Локи… но нет. Молча являлись мореходы и выслушивали сказания северных ветров и холодных ночей. А затем тихо растворялись в предрассветных тенях. И только Оджибуэи сидели до самого света.

И последним из них уходил самый молодой в племени. Юный индеец носил всего одно вороново перо в волосах, что означало начало его долгого пути к познанию мира, а потому первым, после вождя, конечно, приходил он на празднества, и уходил последним, впитывая каждое слово, произнесенное шаманами и волхвователями. Он искал мудрости и силы, умений и выносливости, ведь его путь только начинался, и потому вождь прозвал его Младшим. А еще молодой воин немного стыдился того, что во время ночного бдения его увели в полон Дакоты; да, товарищи быстро отбили его, больше того, простили неопытность, но именно это прощение, данное, как ему казалось, свысока прожитых лет, и делало молодого человека в глазах других членов рода слабым несмышленышем, которому постигать умения старших – все время томления на стеклянной полке, которое, кажется, никогда не закончится.

Может быть, еще поэтому его так легко отбили у Дакотов, что игрушки никогда не использовались Коллекционером по назначению. Индейцы не знали даже, есть ли в доме другая живая душа, более молодая, нежели их хозяин, и более живая, чем он. Охотно дарившая бы им часть своей силы, и сама постигавшая в ответ ловкость, мудрость и проницательность племен, с которыми она бы играла. Но дом оставался тих, как в глухую полночь, и только изредка, раз в несколько дней к ним приходил сам Коллекционер, любуясь своим собранием.

Пока однажды вместе с ним не прибыл еще один человек. Пришедший оказался коллегой по собирательству. Он долго разглядывал собранные племена, особо отметив Навахо, и потом вдруг, уже перейдя к Викингам, вдруг вернулся, встав перед стеклянным шкафом и сперва смотрел на Дакотов, затем на Оджибуэев, и снова переводил взгляд с тех на других. А после что-то шепнул Коллекционеру. Тот даже плечами передернул.

– Да не может быть, – наконец, порвал тот скопившуюся за долгие месяцы молчания тишину. – Вы в этом уверены?

Пришедший молча открыл шкаф, вынул фигурку Младшего и перевернув ее весьма ловко, показал на щиколотку. А затем ту же манипуляцию проделал с одним из Дакотов, именно тем, кто так ловко и легко, зажав рот рукой юноши, охранявшего покой своих товарищей, уволок его с полки. И показал Коллекционеру надписи. Хозяин молча кивнул, лицо его выражало растерянность.

– Никогда бы не подумал… – произнес он упавшим голосом. – Значит, Оджибуэев получается некомплект? Я купил всех у старого хозяина магазина игрушек.

– Возможно, он тоже не знал об этом. У меня есть справочник. В вашей коллекции только Шошоны и Навахо являют собой законченные собрания. А Дакотов должно быть двенадцать. Как и Оджибуэев. Если хотите, я покажу вам свою книгу.

– Буду признателен. Знаете. – потерянно произнес Коллекционер, – я ведь так и не смог найти полного описания этих игрушек. Уж больно давно они были произведены.

– Другая страна, другое время, – начал успокаивать его гость и с этим буквально вывел из комнаты. Больше разговора меж ними никто не слышал, а когда Коллекционер вернулся, поздно вечером, в довольно растрепанных чувствах, он молча переставил Младшего к Дакотам и с тем снова покинул комнату. Впервые за долгие годы заточения индейцы дважды за один день видели своего хозяина.

Впрочем, не все радовались этому визиту. Особенно Младший, который волею хозяина переместился в столь нелюбимое им племя, уже однажды показавшее тому его место и среди Оджибуэев да и среди самих Дакотов так же. Меж тем, когда Коллекционер ушел, и все поняли, что он в этот день больше не вернется, ибо уж небо вызвездилось и тишина в помещении сделалась особенно ватной и обволакивающей, Дакоты подвели юного Оджибуэя к вождю племени. Тот долго смотрела на Младшего, попыхивая пластмассовой трубкой, и молчал. Наконец, произнес веско:

– Так распорядился хозяин, а значит, так оно и есть. Коллекционер человек внимательный, и раз уж он проглядел очевидный недостаток в тебе столько лет назад, значит, тому имелись причины. Теперь он, видимо, сверился с каталогом продукции, убедившись, что все эти годы ты являлся не той игрушкой, не того роду-племени. Только теперь возвращенной. Добро пожаловать домой, сын! – произнес он неожиданно ласково и указал Младшему на его новое место в расширившемся кругу Дакотов. А так же подарил ему еще одно перо в волосы.

Юный индеец не решался принять дар. Внутри него происходило буря, неясные клокотания которой виднелись и в его взгляде, и в его жестах. И в том, как он вел себя подле вождя, и в том, как он принял этот дар и теперь стоял, не решаясь воткнуть перо в перевязь. Его подтолкнули, но он все еще вертел дар в руках.

– Что же ты? – укорил его вождь. – Это награда за твое многолетнее испытание и не моя, отнюдь. Она дана тебе кем-то свыше, кто куда могущественнее самого Коллекционера, возможно, самим Гитчи Манито. Владыка Жизни решил проверить тебя и нашел, что проверка эта завершилась. Теперь все зависит от тебя.

– Прости мою дерзость, Сидящий Орел, – обратился Младший к вождю, – но я не посмею принять твой дар. Я не понимаю своего нового места, не понимаю причин и тем более, не пойму последствий. Я всегда считал себя Оджибуэем, сколько помню, находился среди совсем другого племени, с которым вы ведете войну еще до времен Великого союза народов, провозглашенного Владыкой Жизни, до рождения самого Гайаваты…

– Не смей произносить при нас это имя, – неожиданно сказал вождь. – Гайавата из Оджибуэев, и те создали ему такую великую легенду, что…

– Но она часть меня, Сидящий Орел. Прости, я не представляю, как можно жить без нее.

– А я расскажу. Мы, Дакоты, не признаем Гайавату великим учителем и воином, больше того, мы считаем его подлым разбойником, насмешником над нашими традициями, поработителем нашего народа… – на мгновение он замолчал, потом продолжил тише: – Мы считаем его врагом, и отнюдь не таким могущественным и грозным воином, каким его почитает Оджибуэи, переписавшие историю племен под себя и тем самым, покрывшие свое имя неувядаемой славой. На деле все иначе. На Совете племен мы занимали равную позицию с любыми другими народами, что с Шошонами, что с Черноногими, но Оджибуэи всегда точили на наши земли нож, ибо они казались им и обильней и плодородней. А все дело в том, что те не умели их обрабатывать, ухаживать за ними, а только разорять и грабить. Мы всегда считали их дикарями, неспособными на возвышенные чувства, и Оджибуэи извечно подтверждали это своими низкими поступками.