Михаил Вербицкий - Сотрудник инквизиции. Осатанелый город

Возница, по знаку брата Ульриха, попридержал лошадей, и когда стражники устремили в его сторону взгляды, сказал:

– Сообщите всем. В город прибыл комиссар Зальцбургского инквизитора – брат Ульрих. Прибыл дабы освободить эту местность от слуг Вельзевула и восстановить чистоту веры.

Стражники принялись креститься еще более неистово, а обоз комиссара въехал под свод ворот.

Брат Ульрих въезжал в Шаффурт, в канун Рождества Иоанна Крестителя. Въезжал с горящим взглядом и пламенеющим сердцем. У его свиты, глаза пылали не менее ярко, чем у каноника. Только это было пламя алчности и жажды наживы. Такого сытого города никто, из них не видел, со времен начала Немецкой войны.

Чмырь сразу спрыгнул с воза и подался куда-то в сторону.

Ориентируясь на шпили собора, обоз инквизиции миновал тесную улочку и оказался на соборной площади.

Через некоторое время там раздался стук молотка. Любопытные, из числа горожан, собравшись кучкой, внимательно наблюдали, как каноник собственноручно приколачивает к дверям храма грамоту. Грамота была написана на большом куске пергамента. Шрифт на ней был крупный.

Из двери собора выглянул испуганный служка в белой альбе и сразу скрылся обратно. Когда утих стук молотка, нотариус комиссара, став рядом с дверьми, стал громко, чтобы было слышно собравшимся зачитывать документ:

– Мы, викарий Инквизитора Зальцбургской Архиепархии, преподобного имярек, желаем всем сердцем того, чтобы врученный нашему попечению христианский народ воспитывался в чистоте и единстве католической веры и держался вдали от чумы еретической извращенности. Во славу и честь досточтимого имени Иисуса Христа и для возвеличения святой ортодоксальной веры, а так же для искоренения еретической извращенности, свойственной ведьмам, мы, указанный судья, предписываем, указываем и увещеваем всех и каждого, какое бы положение они не занимали в этом городе и двух милях окружности, исполняя добродетель святого послушания и под страхом отлучения, явиться в течение следующих двенадцати дней и разоблачить перед ним женщин, о которых идет молва, как о еретичках, или ведьмах, или вредительницах здоровья людей, домашнего скота и полевых злаков…»

На Шаффурт опустился теплый летний вечер. Из окрестностей на город потянуло дымом. Когда стемнело, стали видны многочисленные костры, горящие вокруг. Отовсюду слышались песни и громкий смех. Канун святого праздника Иоанна Крестителя, в Шаффурте праздновали согласно народным обычаям. Пиво лилось рекой. Горожане и селяне в едином порыве предавались языческой оргии. Украшенные венками мужчины и женщины водили хороводы, плясали разбившись на пары. Молодежь прыгала через огонь. Даже суровые лесорубы и углежоги, вышедшие из леса на звуки веселья, были сегодня украшены венками и веселились от души.

Еще во время молитвы первого часа, Чмырь нашептал на ухо канонику Ульриху, свои наблюдения, почерпнутые во время вчерашней экскурсии по городу. Беззвучно шевеля губами, комиссар внимательно слушал подчиненного и кивал головой, давая понять что внимает.

После молитвы, когда брат Ульрих поднялся в колен, Чмут и Чмырь скользнули по лестнице вниз и вскоре оттуда раздался стук молотка о железо и другие звуки трудовой деятельности.

Хотя день был праздничный, рождество Иоанна Крестителя, работникам инквизиции заниматься физическим трудом не возборонялось. Это приравнивалось к церковной службе и несло на себе печать подвижничества.

Думая о высоком предназначении своей миссии, брат Ульрих молча смотрел в узкую бойницу. Для проживания, городские власти предоставили комиссару и его подручным третий этаж ратуши. Помещения здесь было много. Они располагались по кругу, оставляя широкий проход вдоль стен башни. Здесь было хорошо размышлять прохаживаясь и город был виден как на ладони. Уже хорошенько рассвело, по площади в разных направлениях сновали люди, стояло несколько возов, с которых продавали всякую всячину нужную в повседневной жизни. Это были дрова, овощи, уголь, сено, куры и яйца. Пока комиссар стоял у бойницы, подъехало еще несколько возов и прибавилось народа.

В это время внеурочно ударил колокол и нотариус, с крыльца собора, в очередной раз стал зачитывать грамоту инквизитора.

– … Первые четыре дня – это первый срок, следующие четыре дня – второй срок, а последние четыре дня – третий срок. Ежели те, кто знают о существовании женщин, подозреваемых в этих преступлениях, не явятся и не укажут их, то они будут пронзены кинжалом отлучения (так скажет в своем обращении духовный судья) или претерпят вытекающие из норм закона наказания (так прибавит светский судья). Мы произносим отлучение против всех тех, кто упорно не повинуется. Право принятия их в лоно церкви остается за нами (таково заключение духовного судьи), и отмена светского наказания предоставляется на усмотрение светской власти (так заключает светский судья)…

Покивав головой комиссар смиренно вздохнул и стал спускаться вниз.

В большом зале ратуши кипела работа. Палач комиссара и местный палач, Кристиан Богомольный, притащили сюда разобранную дыбу и деловито осматривали блоки и веревки, вполголоса обсуждая их готовность к употреблению. Чмырь прохаживался вокруг уже собранного кресла допросов и постукивая молотком ровнял погнувшиеся в дороге шипы.

Приставы разгружавшие, под надзором Чмута телеги, приволокли завернутые в рогожу железные приспособления и свалив их в угол, снова пошли на улицу.

Брат Ульрих подсел к столу, за которым его поджидал нотариус. Нужно было отписаться инквизитору о своем прибытии в Шаффурт и начале работы.

Комиссар диктовал, а отец Руперт обмакивая перо в чернильницу медленно писал. Рука нотариуса дрожала. Он старался. Даже придерживал руку другой рукой, но все ровно выходило криво.

Диктуя послание брат Ульрих уловил в привычной разноголосице приближенных незнакомые интонации и подняв голову увидел здешнего секретаря, который деловито обсуждал с Чмырем, работу винтов, в кресле допросов.

Чмырь утверждал, что винты нужно смазать конопляным маслом, а секретарь настаивал, что лучше свиным салом. Мол, сейчас лето и оно не будет застывать. А ход винта, по салу, будет мягче, без рывков и остановок.

Брат Ульрих, скосил глаз на написанное нотариусом и пришел в ужас. Буквы на листе бумаги были выведены криво, строчки изгибались, словно лесные тропы, по которым они недавно плутали. Кое-где виднелись кляксы. Медленно выдохнув воздух, он воздел глаза к потолку и попросил у бога прощения за проявления гнева, к ближнему.

– Господин секретарь. – Негромко позвал комиссар и был услышан.

Войтеховский торопливо в два приема, выбил трубку о каблук и направился к нему. Не поднимаясь на возвышение, он преклонил колено и перекрестившись припал к протянутой руке.