Аркадий Афонин - Золотой город. Возвращение мирров

Художник очень внимательно посмотрел на этого юного, судя по голосу, стражника, но ничего не сказал, потому что с высоты башни рассматривал крепость за его спиной. Как раз в этот момент он смог заметить, что рядом со стенами крепости происходит какая-то суета. Уставшие люди копали ров вокруг крепости.

Мрачный замок и башня притягивали взгляд, но их вид не располагал к веселым мыслям. Черные, с узкими окнами, они напоминали тюрьму. Их окружал высокий забор из огромных темных глыб. С этого места была видна только высокая крыша замка со шпилем. Верхний этаж башни обрамляли ряды балконов, напоминавшие клювы многоголовой птицы. Стены крепости казались еще выше оттого, что перед ней был глубокий ров, в котором копошились люди. Их одежда была пыльная и грязная, как земля в черной канаве. Сразу невозможно было догадаться, что это люди, а не черви. Единственным местом, соединявшим город и крепость, был узкий, переброшенный через ров мост, похожий на кривой палец,

такой черный, что его невозможно было заметить.

Эта открывшаяся глазу художника картина была зловеща и неприятна. Все в ней угнетало и могло любому, даже самому веселому человеку испортить настроение.

Художнику посмотрел в другую сторону, за городскую стену. Пиррштад, как черный мираж, стоял посреди песков, от которых исходил жар. Горячий воздух струился и уплывал вверх, искажая и без того печальную картину. Ни одно растение за стенами не оживляло пейзаж. Только сухие и обгоревшие останки деревьев черными столбами торчали среди песка.

– Лучше бы снесли все эти стены и дома, – проговорил художник, – и то было бы веселей.

Внезапный свист птахи, сидевшей на плече художника, так напугал стражника, что он присел. Шлем еще ниже съехал ему на глаза, и он схватил его двумя руками, забыв о копье, которое тут же упало с таким грохотом, что еще больше напугало вояку, и он стал умолять гостя:

У нас давно под страхом смерти

Запрещено свистеть и петь,

Иначе, будет вам известно,

Мы можем в крепость загреметь.

Художник очень внимательно посмотрел на молодого неуклюжего стражника и, чтобы успокоить, хлопнул его по плечу. Раздался глухой звук стального панциря, который должен был говорить каждому о смелости его владельца. Но мятый и смешной вид стражника не мог вызвать страха. Художнику понравились в этом вояке не его вид и печальные, испуганные глаза, а речи, непривычные и странные для такого железного истукана, каким он представлялся. Первые сказанные им слова удивили путника. Теперь он уже не

мог скрывать своего интереса к молодому человеку.

– Да ты прекрасный малый! – заговорил гость, и стражник нерешительно улыбнулся, совсем не ожидая хороших слов в свой адрес от столь необычного гостя.

– Я ещё не видел стражника-поэта с чугунной башкой и черепашьим корсетом. Сними эту кастрюлю с куриными перьями со своей чудесной головы и покажись. Я хочу увидеть поэта!

В глазах стражника появился испуг. Он замер, боясь пошевелиться, как перед казнью, не зная, что отвечать путнику на его непонятное предложение.

– Да ответь мне, пишешь ли ты стихи? – спросил художник, схватив крепкой рукой за перья и поднимая тяжёлый шлем, скрывающий юное и приятное лицо стражника с голубыми, как чистое небо, глазами и светлыми волосами.

– Что? – хватаясь руками за голову и не понимая вопроса, переспросил юноша.

– Да брось притворяться, – уже нетерпеливо, но также весело продолжал молодой человек. – Скажи, как твоё имя?

– Грет, – испуганно сказал стражник, озираясь вокруг. – Грет Простак, – добавил он, пытаясь поднять копьё, которое вновь и вновь выскальзывало из его рук.

Художник засмеялся, найдя подходящее его имени и всему его виду рифму:

– Грет – винегрет!

А затем он, подражая стражнику, продекламировал:

– Да знаешь ли ты, светлая голова, что говоришь стихами и никак иначе? И ты далеко не Простак!

Не понимая смысла слов художника, вояка-поэт стал возражать:

Но художник его не слушал:

– Конечно! Конечно, не говоришь. Это – чудо, которое сопровождает тебя и льётся из тебя само, как вода из родника. Ты счастливый человек, не каждому это дается, а ты с этим родился.

Вояка-Простак прервал его речи своей, сбивчивой и неуверенной:

Но вот уже приходит срок.

Сейчас сюда придёт народ.

Чувствуя, что он опять говорит не так, как все остальные, Грет закрыл рот руками и печальными глазами посмотрел на гостя, ожидая, что будет дальше.

– Не стесняйся, не бойся и говори всегда смело! Это прекрасно, когда воин говорит стихами.

В эту минуту речь художника была прервана глухими ударами

колокола, доносившимися из крепости. Несколько минут звон не прекращался, а усиливался и нарастал, как отдаленный гром. Казалось, что вместе с этим звоном начинают дребезжать и все дома в округе. После этого на ближайших улицах послышались едва уловимые в мрачной тишине шаги сотен людей. Город ожил и превратился в живой муравейник. Люди казались серыми куклами, медленно и вяло ползущими к своему мрачному жилищу. Они шагали друг за другом, как заключенные, и так медленно, что, казалось, ещё минута – и все они рухнут под тяжестью своего бремени и уснут крепким бесконечным сном.

торопливо проговорил Грет-Простак, желая быстрее избавиться от гостя, который и так очень задержался на его посту.

– А что произошло? – не понимая такой спешки, спросил художник.

уже не скрывая ужаса почти кричал Грет.

– Ну и что же? – спокойно возразил художник, не понимая, той опасности, которая им угрожает. – Что может сделать этот самый глашатай?

с какой-то безысходной тоской завершил рассказ о возможном будущем стражник.

Только теперь художник понял, какая опасность, грозила Грету, и, не желая причинить ему вреда своей неосторожностью, поспешил водрузить шлем на его голову и покинуть мрачную стену, напоминавшую длинную ногу огромного паука.

Художник стал быстро спускаться по внутренней лестнице башни. Двигаться здесь можно было только на ощупь. Полная темнота и неприятные звуки угнетали. Чтобы почувствовать облегчение, художник тихо свистнул. В тот же миг из-под воротника рубахи выпорхнул Клик. Он стал кружиться над его головой, осветив узкое и мрачное помещение. Художник вздрогнул, увидев, что прямо у него под ногами копошились шипящие твари, которые, испугавшись света, стали расползаться по влажным ступеням и прямо на его глазах испаряться и исчезать между камнями.