Александр Верт - Жар-птица

– Так кто ж у нас спрашивать станет? – вздыхала Марья.

– Иду я, – только и отвечал Добромир, отпуская коня.

Булат и сам мог найти конюшню, занять стойло и дождаться, когда хозяин вернется, а тот верного боевого друга не оставлял без присмотра. Нрав у Булата был такой, что никого он к себе не подпускал. И лягнуть мог и на дыбы становился, даже укусить. Впрочем, и Добромира он иногда кусал, мог волосы ему пожевать, если тот задумается на лесной поляне, и только ржал, когда его за это по морде шапкой воспитывали.

Страшнее воспитания тут от Добромира никто не знал, разве что на мальчишек он мог порой прикрикнуть, да на царя, видимо, тоже потому, что считал его не иначе, как мальчишкой, младшим братом, которого отец зря не порол в детстве.

– Ты хотел меня видеть? – спросил он, смело распахивая дверь царской спальни.

– Не тебя, а вас! – исправил царь и бесцеремонно подмял под себя румяную девицу с кухни, чтобы задрать ей юбку.

– Да, конечно, ваше царское величие, – ответил Добромир и, словно случайно, стукнул ногой по ножке кровати, да так, что та треснула, сломалась, и ложе царское накренилось в сторону, заставляя молодую кухарку с визгом скатиться на пол.

– Простите, царь-владыка, – разведя руками, сказал Добромир, стараясь не улыбаться при виде перепуганной рожи младшего брата.

– Пошла вон с глаз моих! – рявкнул царь кухарке, выбиравшейся из-под покрывала, чтобы свои чресла царской мантией прикрыть.

– Беги и всем скажи, чтобы попрятались, – тихо сказал румяной кухарке Добромир, когда та платье свое поправляла, прежде чем убежать без оглядки.

– Людьми моими командуешь. Голову свою не ценишь? – зло спросил Гадон, когда они с братом остались наедине.

– Чего ты хочешь? – спросил Добромир, словно угрозы не слышал. – Ты звал – я пришел. Приказы твои исполняю. Во дворце не живу, а в пристройке со слугами. Что еще тебе надобно?

– Жену! – заявил Гадон, и Добромир воздухом подавился от неожиданности.

– Кого? – спросил он. – Жену? Ты – царь, бери любую в жены, принцессу заморскую даже позвать можешь. Я тебе на что?

– А я не любую хочу! Я хочу ту самую легендарную Жар-птицу! Чтобы могущество получить. Чтобы самым великим царем стать! Пойди и найди мне ее или не возвращайся. Без птицы вернешься – казню! За нарушение воли моей царской!

– Ты когда с кровати падал, головой ушибся? – спросил Добромир тихо. – Может, тебе лекаря позвать?

– Не смей говорить со мной так! – взвизгнул Гадон. – Иначе прикажу тебя высечь во дворе при всех.

Добромир плечами пожал.

– Да прикажи, только голова твоя менее дурной не станет. Нет никаких Жар-птиц – это сказка детская для глупых детишек. Если казнить меня удумал, так другой повод придумай.

– Найди мне Жар-птицу, чернь! – потребовал царь. – И не смей мне указывать… Стража! Схватить его и проучить хорошенько, а то больно дерзкий у нас охотничек стал.

Только стража, вбежавшая в царскую спальню, не решилась Добромиру руки заламывать и носом в пол утыкать, как делала она с другими провинившимися.

– Хорошо, я не вернусь, – просто ответил Добромир и вышел в сопровождении стражи, хотя сам понимал, что свет ему будет не мил без родного царства.

– Хватит, – лениво скомандовал Гадон и подставил царский кубок слуге, чтобы его вином наполнили.

Ему нравилось потчевать себя угощениями прямо в темнице. К вину и пирогам он часто добавлял крики поротых слуг, а сегодня ему такой приправы не досталось. Как бы ни бил нанятый палач Добромира, он ни единого звука не издал, утомляя царя еще больше.

Сделав глоток вина, Гадон самодовольно осмотрел окровавленную широкую спину старшего брата, а потом зло усмехнулся, когда палач облил пленника ледяной водой.

Добромир только головой дернул и бросил на своего мучителя короткий взгляд. Не думал он, что, требуя расправы, царек не на шутку обозлится.

Никогда их отец не порол, и если приходилось Добромиру получать раны, то лишь в бою с диким зверем. А теперь он смотрел на Гадона и думал, что вот того явно стоило перегнуть через лавку, да по голым ляжкам хворостиной отходить.

– Вышвырните его вон, – процедил Гадон самодовольно и улыбнулся гадко-прегадко, так что Добромир не смог не скривиться, но сопротивляться рукам чернокожих наемников сил не было.

Свои, местные стражники его не тронули бы, даже если бы приказали, а вот эти страшные не то люди, не то тени с бритыми головами могли все. Цепи с него сняли, за руки схватили и прямо так босиком в одних штанах на мороз и поволокли мокрого.

Там уже стемнело.

Кто-то во дворе воскликнул испуганно. Залаяла какая-то собака. Ворота дубовые распахнулись, и Добромира действительно буквально вышвырнули в сугроб у дороги, а он и сделать ничего не смог.

Отплевываясь от снега, он только слышал, как ворота запирали. В мокрых волосах появлялись кристаллики льда, но холода он почувствовать не успел, скрипнул снег и кто-то положил ему на плечи меховой тулуп.

– Потерпи, Мирушка, – прошептала Марья, помогая ему сесть и подавая сапоги. – Пошли у отца обогреешься, он тебя спрячет. Знаешь же, что весь люд тут на твоей стороне.

– Нет, Марья, – покачал головой Добромир, радуясь, что та ему все же вещи принесла. – Приказ у меня царский, останусь – беду на кого-нибудь наведу. Не дело это.

– Пошли хоть оботрешься, да оденешься. Егорка уже Булата из конюшни выпустил, наверняка у леса тебя теперь поджидает. Лук твой и меч у него на подпругах, но дай я хоть раны твою омою и хлеба тебе в дорогу соберу.

– Марья, если он узнает…

– Не узнает, брат! – настояла Марья, еще и сапожками в сугробе топнула, под руку его подхватила и к дому кузнеца повела.

Когда уж она его братом называла, ничего с ней Добромир сделать не мог. Мать его, ее матери сестрой родной приходилась, а значит, крови одной они с Марьей всегда были, но вспоминали это нечасто, хоть и помогали друг другу, как могли. При прежнем царе Марья, хоть и работала на кухне, да лишь потому, что никто такие пиры не мог закатить, как она. А теперь как все: пироги, пряники да капусту квашенную к цареву обеду подавай. Она и в покои ему еду носила, потому что ее одну Гадон не трогал, за косу русую не дергал, юбку не задирал. То ли брата боялся, то ли еще какая оказия ему мешала, только не страшилась его Марья даже сейчас, когда Добромира в дом вела.

– Знала я, что не останешься, – говорила она, у печи на лавку его усаживая. – Не могу тебя таким отпустить. Чего он от тебя хотел? Куда послал?

– На смерть – не иначе, – честно ответил Добромир, зная, что Марья все равно не отстанет. – Хочет, чтобы я жар-птицу ему привез в жены.

– Он совсем обезумел? Нет же никаких жар-птиц! Легенда это и только.