Александр Верт - Жар-птица

– А я за какие грехи такую страхолюдину повидал? – спрашивал Добромир много позже.

– Почем мне знать? – смеялась Ягара. – Видимо, какая-то другая ведьма тебя заприметила раньше меня, да за собой определила.

Шутки у Ягары всегда были такими, что Добромир их не любил. Не ясно было: где то шутка, а где пророчество древней ведьмы; а Ивану, не то дурню, не то мудрецу, все ее слова – простая жены болтовня.

– Кинь дурное, корми нас лучше! – говорил обычно Иван, а в этот раз, принеся друга в дом, положил его на лавку и, хмурясь, так спросил:

– Сможешь помочь ему?

– Конечно, смогу. Царь ваш изувер, конечно, но я ведь ведьма, да и его срок еще придет не скоро.

Взмахнув рукой, она призвала с чердака таз, а тот на лету воды где-то набрал, еще и нагрел. От второго движения ее тонкой изящной руки к ней чередою скляночки с травами прилетели, сами в ряд выстроились, сами открывались, высыпая нужную щепотку, а большая ложка, словно главная, сама варево в тазу замешала.

Иван даже не дивился, только за тонкими руками Ягары с волненьем наблюдал. Пальцы ее длинные, словно перья на крыльях заморской птицы, взмывали – и воздух в избе менялся, а у Ивана кружилась голова, но глаз отвести он никак не мог. В себя пришел, когда она дала ему теплую чашку.

– Выпей, мой хороший, я уже закончила, – сказала она мягко и поцеловала его коротко.

Иван улыбнулся. Ему говорили, что ведьма его околдовала, как питомца приручила, и развлекается, но он всегда знал, что это не так, особенно в тот миг, когда нагая рядом с ним оставалась. В ней ведьма словно исчезала, оставалась только дева юная, дева красная, любви и ласки ищущая, его жена, темная как ночь Ягара.

Улыбаясь, он все же сделал глоток и окончательно очнулся. Он уже привык, что они связаны так сильно, что когда она магии отдавалась, то и его словно уносило куда-то, захватывало и дурманило, зато после жизнь становилась понятней, яснее и проще. Вот дом, вот жена, вот мир, в котором ты на своем месте, а если сила его миру понадобится, если придется за меч взяться, он об этом узнает, сам почует, и судьба весть принесет, а пока дело его – просто жену свою от тоски бессмертной лечить ласкою, может, оттает и сына ему родит, колдуна, конечно, но кого это волнует?

Сделав еще глоток, он смог различить слова Ягары, сказанные не ему.

– Не смей вставать, – велела она Добромиру. – Слушать не станешь – выкину обратно на мороз, царский отпрыск.

Она явно злилась, иначе бы по имени называла.

– Чего ты, Ягара? – не понял Иван.

– А ничего, – отмахнулась ведьма. – Царь ему плох, а кто ж в этом виноват? Люди или он сам? Старший царевич Добромир? Он и виноват, а теперь реку впавшую в море догоняет. Вот найдешь ты птицу огненную и что? Отнесешь ее брату, чтобы он еще сильнее и страшнее стал?

Добромир не ответил.

Он лежал на широкой лавке лицом вниз и только кулаки сжимал. На спине его целебная мазь толстым зеленым слоем лежала и шипела, пузырилась, странно похрустывала, словно живое болото.

Иван вздохнул.

– Ягара, не мучь ты человека…

– А ты не лезь. Что его жалеть? Не стану нипочем. Пока не скажет мне, что с птицей делать будет – ничего ему не скажу!

– Не знаю я, – честно сказал Добромир. – Мне б сначала понять, что она такое. Может, она зло какое, и в царство ее нести нельзя.

– Птица – еще та страшная сила, но птиц я за всю жизнь ни разу не видела, – внезапно призналась Ягара и, словно обычная хозяйка, стала накрывать на стол. – Точно знаю: есть они. Не я, Кащеятус птицу встречал. Лет двести назад, встретил он в лесу деву рыжую.

Она достала большое серебряное блюдо и дунула на него. Морозные разводы от центра пробежали по краю, превращая блюдце в зеркало, в которой чьи-то воспоминания явились. Там рыжая девица в белом одеянии шагала по снегу босиком и улыбалась, а кто-то незримый, полупрозрачный шагал за нею, таясь.

– А я знаю, что ты здесь! – вдруг сказала рыжая и обернулась. – Ты точно здесь, так выходи, дай хоть посмотреть на тебя!

Она развела в стороны руки и пламя по коже ее побежало.

– Струсил старый, мудрый Кащеятус. Любовь всем голову дурманит, – пожимая плечами, сказала Ягара. – Не вышел он к ней, ко мне прибежал, ведьмин секрет молодости хотел. Только что ему мои секреты. Я до самой вечности такой буду и сгину юной, а он иное: он не от древних духов, а от людей. Не колдун, не человек, король темной стороны.

Иван поежился. Из всех друзей Ягары Кащеятуса он особенно не любил, трудно с ним рядом было, а Добромир его не знал, но наблюдал за картиной в блюдце, чуть на бок повернувшись. Там как раз появилось отражение в зеркале, жуткое и по-заморски благородное. Мужчина не старый, не молодой, странный, бледный с резкими скулами, с глазами красными и волосами черными, где на висках терялась седина, сухими костлявыми руками взял кубок и выпил все, закрыл глаза, а открыв – себя не узнал. Там был добрый молодец со смуглой кожей и широкими плечами, едва в рубаху из черного шелка поместившийся.

Таким он к ней и вышел, лица ее коснулся и пламя с ее кожи переметнулось на его руку. Крылья огненные распахнулись. Таял снег ручьями, от них разбегаясь, а зеркало чернело и угасало.

– Магия эта временная. Настоящего она через пару дней и увидела, да обмана не простила. Птицей обернулась да улетела. Больше ее никто не видел.

– А не о ней ли у нас говорят? – спросил Добромир.

– Не знаю. Много раз хотела я увидеть ту рыжую, что пожар устроила, да никак не могу. Она ведьма еще та была – если от всех спрятаться решила, то спрячется и никто не найдет, ни я, ни Кащеятус. Упрямая, маленькая, огненная девица. Ладно, полно тосковать. Сейчас будем ужинать, а там переночуешь у нас, а завтра поутру к Кащеятусу и поедешь. Если кто тебе поможет, так только он, но помни: не решишь для себя чего хочешь – сгинешь. Судьба тебе большой дар приготовила, но испытывать она будет всерьез, прежде чем его вручить. С такими испытаниями и голову потерять недолго, а теперь вставай, я закончила.

Зеленой жижи на спине, и правда, не было. Она вся исчезла, остались только тонкие шрамы, изрезавшие сетью широкую спину, и ворох сомнений да вопросов без ответа.

Ягара, как добрая хозяйка, напоила его, накормила, больше не нравоучала, а просто спать уложила.

– Тебе силы на путь долгий нужны, отдыхай, – настояла она.

«Лучше бы настойки сонной налила», – думал Добромир, глядя в темный деревянный потолок.

В доме этом комнаты сами появлялись, там где их прежде и не бывало. Как такое возможно, Добромир не знал и знать боялся. Просто была стена, а в ней дверь появилась, а за дверью – спальня почти такая же, как его прежняя, та что еще при дворце была, только чуть меньше. Ложе в ней с пологом, широкое, такое что руки можно раскинуть от края до края и думать о словах Ягары.