Александр Верт - Жар-птица

Надулась сова, крыльями взмахнула, просвистела призывно!

– Не уговаривай меня, Снежа! – зло отмахнулась Огнея, не обернувшись.

Сова протяжно угукнула, почти взвыла, вытягиваясь во весь свой рост, крыльями замахала, а пламя в печи стихло.

– Ну что? – спросила Огнея устало, так словно всю душу ей этот пояс вынул. – Ну зачем мне в силу свою верить? Нет ее, Снежа. Нет! Я просто ведьма, матерью в лесу брошенная. Дочь какого-нибудь пришлого колдуна. Что в избе этой сижу? Зачем? Еще и пояса диковинные расшиваю. По что?

Посмотрела она на пояс, хотела его взять да в огонь кинуть, а рука не поднялась.

Снежа ей тоже не ответила. Она нахохлилась, в круглый белый шар превратилась, клюв в пух спрятала и глаза свои прикрыла – дескать, не говори со мной, глупая девочка, видеть тебя не хочу.

– Ну и не надо! – в ответ обиделась Огнея и на печь взобралась.

Там у нее под подушкой блюдце лежало серебряное, через которое она мир видела. Уселась она поудобнее, подушками обложилась, блюдце на колени уложила, а потом как взмахнет рукой. Бусина красная из рукава на обод упала и побежала по кругу, пока блики в серебряной глади картиной не стали. Сначала туманной, потом ясной.

Любила Огнея первым делом на зал царский смотреть.

Там часто что-то интересное повидать получалось. Купцы заморские то диво дивное привезут, то дары, для Огнеи все равно чудесные.

Зал обычно светом был залит, а тут темно, хмуро, тучи будто за самим окном стоят. Да такие густые, что ничего за окном нельзя было различить, и свечи полумрак не разгоняли. Да и на троне царском не тот царь сидел.

Давно Огнея не смотрела на людей. Она со скоротечностью их жизни свыкнуться никак не могла, все забывала, что если снег сошел и снова выпал, в мире людском все трижды перемениться успело. Привыкла она к царю прежнему. Белобородому, улыбчивому. Глаз у него был добрый, светлый. И имя ему было под стать – царь Светар.

На месте его восседал другой, полностью противоположный, темный, всклокоченный, безбородый, с щетиною невнятной и взглядом недобрым.

– Говори, куда он сбежал!? – требовал новый царь, посохом царским по полу ударив.

– Не знаю я, – всхлипнул мальчик и нос мокрый рукавом утер. – Я только Булата упустил. Завозился у ворот, а он сам из конюшни и выбежал. Клянусь!

Мальчик снова всхлипнул. Голову опустил виновато. Сам дрожит, а в сердце отвага клокочет. С ноги на ногу переминается, чтобы боль в поротом заде унять, а правду говорить все равно не желает. Это Огнея ясно видела по силе мальчика, по духу его светлому, неугомонному, сильному духу будущего богатыря.

– Не ври мне, Егорка, а то шамана заморского позову, он тебя проклянет! И не доживешь ты до рассвета, – пригрозил страшный царь, бездушный, пустой человек, от которого у Огнеи все внутри сжималось от ужаса, а мальчик бояться не стал. Поднял голову, посмотрел на царя, но голову тут же склонил благоразумно и руки сцепил, словно покорный слуга.

– Простите меня, царь. Не знаю я ничего более. Виновен перед вами, что коня упустил, каюсь сердечно, но больше ничего мне неведомо.

– Хочешь сказать, и дружбу с братом моим ты не водишь?

– Как можно, царь? Кто Добромир, а кто я? Он добр ко мне был всегда, но какой же я ему дружка? Так, мальчишка без роду и делу.

– И скажешь, назад ты его не ждешь?! – негодовал царь.

– Жду, – смело отвечал мальчик, головы не поднимая. – Он обещал меня на охоту взять, соболей стрелять вам на шубу новую. Это уметь надо. Это дело ладное. В будущем очень мне сгодится.

Вздохнул царь, за голову схватился, а потом отмахнулся устало.

– Поди вон, пока не передумал да не велел тебя кнутом по хребту отходить, так чтобы переломился!

Мальчик не ответил, поклонился и быстро отступил, выскочил за дверь, а там выпрямился, фыркнул зло, как конь ретивый, и двери язык показал.

– Не шали, – сказал ему стражник, легонько по уху шлепнув для науки.

Не хотел он, чтобы гнев царский на мальчишку обрушился, а Егорка все понимал, тер ухо, которое даже не покраснело от шлепка, дулся, но плелся домой. К розгам он давно привык и знал, что Марья полечит да вкусными пирогами откормит, а когда Добромир вернется и все на круги своя станет, будет ему награда за все.

– Добромир, – задумчиво повторила Огнея, сама не понимая, откуда имя то в эмоциях ребенка смогла найти.

Только произнесла, а картина на блюдце от мальчишки-то отъехала, помчалась по коридору, между залов проскочила и слетела в светлую спальню пустую, явно брошенную.

Полог кровати был закрыт, на столе в пыли лежали книги. В чернильнице паук поселился, паутину сплел и притих где-то в брошенном на столе пере.

В комнате этой неприбранной и то светлее было, чем в царском зале.

– Его комната, что ли? – спросила Огнея и вздрогнула. Пламя на огарке свечи вдруг вспыхнуло, заискрилось, осветило всю спальню царевича Добромира и быстро угасло, волнение в груди у Огнеи распаляя.

– Уг-ш-гу, – насмешливо выдала Снежа, крепче в жердь свою вцепившись.

– Поняла я. Все я поняла, – пробормотала Огнея, спешно блюдце пряча и с печи слезая, чтобы пояс подобрать да нить распутать.

Кого спасать и от чего – она не знала, но чувствовала теперь очень ясно, что бредет по лесу зло за добром по пятам, и никто его не учует, кроме сердца ее, потому что так то зло сотворено, от всего оно скрыто, кроме связи вечной – связи, судьбой предначертанной. Все как в книге, которой она давно не верила.

День в лесу был ясный, но чем дальше в лес уходила черная дорога, вокруг нити ложившаяся, тем больше Булат упрямился. Станет на тропе, бьет копытом, фыркает, дальше идти не хочет, топчется на месте и все тут.

Добромир его не гнал, не бил сапогами по бокам, погладит по шее, вздохнет тяжело и скажет:

– Я тоже идти туда не хочу, еще и перстень этот, будь он неладен, но надо, Булат. Ты же не оставишь меня одного на этой тропе?

Булат фыркал недовольно, воздух бодал ушами, но снова делал шаг, потом даже переходил на галоп.

Когда клубок уменьшился вдвое, и дорога свернула в густой, совсем потемневший лес, где энергия темная сгущалась так, что перстень хотелось сбросить, в стороне вдруг замерцал огонек. Как завороженный Добромир на него засмотрелся, сон свой вспоминая. Хотелось свернуть ему с пути, броситься вперед к огню этому, но разум говорил, что нельзя с пути сходить. Клубок Ягарин тогда укатится прочь, а без него дорогу к Кащеятусу не найти.

«А если она там? Если это жар-птица?» – спрашивал он себя и головой качал от негодования.

«Какая птица? Да если бы она в этих краях бывала, Ягара бы точно о ней знала. Ее это лес, а горы – Кащеевы, не может здесь птицы быть», – отвечал он себе.