Василий Лягоскин - Все цвета радуги. Книга вторая: Большая Степь

Вот Паша никакой уверенности не чувствовал. Нет, она была – в том, что его и других мальчишек и девчонок жизнь круто поменялась, и возврата к прежней не будет. А тут еще и тетка, что лечила Каланчу, подтвердила это невольно словами, которые она прошептала на ухо своему спутнику. Слишком громко прошептала, а у Павлика вдруг прорезался необычайно острый слух:

– Мы-то ладно, пожили свое. А что вот с этими ребятишками будет? Их-то за что сюда?

Первую часть этого выкрика души Паша часто слышал раньше, от бабушки Поли. Она тоже частенько смотрела так на него, и друзей, когда они играли во дворе. И от этого воспоминания парнишка проникся вдруг теплым чувством к этой женщине, да и к мужичку тоже, сейчас обнимавшему свою спутницу за талию

– Муж, наверное, – решил он, – дети там остались, внуки, быть может…

Но задавать эти вопросы он, естественно, не стал. Тем более, что Сергей Николаевич уже организовал общественные работы. Дети, а за ними и китайцы – в своей части «спальни» – принялись обустраиваться. Под этим громким словом сам классный понимал единственно возможное для них действо – сгребание в сторону куч сухого навоза.

– Тише, Максим, аккуратнее, – остановил Сергей Николаевич Каланчу, который, к удивлению Паши, первым ринулся в бой за чистоту спальных мест; принялся сдвигать кучи своими башмаками сорок второго размера (сам показывал, хвалился) так рьяно, что его фигура тут же окуталась едким облачком. По крайней мере, Макс и сам без команды рванул оттуда в сторону, и уже ближе к «туалету» расчихался по-настоящему.

Но место все же подготовили. Не стали делить на мужское-женское, просто разбились на расчищенном пространстве отдельными кружками – мальчишки вокруг Сергея Николаевича, и мужика, назвавшегося Виктором Федоровичем, майором в отставке. А девочкам что-то тихо рассказывала его жена, Альбина Александровна, которая по-прежнему работала медсестрой. Впрочем, бывший майор тоже, кажется, где-то подрабатывал. Они были москвичами, и во Владимир приехали к дочке и внукам. Так что Паша тут угадал. И теперь дед с бабушкой тихо радовались тому, что не взяли внучку с внуком на эту прогулку.

Сам Паша привалился спиной к упругой травяной стенке, и незаметно для себя задремал. А когда вынырнул из забытья, в кошаре уже царила ночная темень, и люди вокруг негромко сопели, вскрикивали, а иногда издавали и вовсе непотребные звуки. Он потянулся было сидя, скривился от онемения, которое охватило практически все тело, и аккуратно сполз на пол, ввинтился между телами, вызвав недовольное бормотание сразу двух своих соседей. Здесь было по-настоящему тепло, даже от пола не тянуло холодом. И он заснул теперь крепко, без сновидений.

Утро было тяжелым, беспросветным. Не хотелось вставать, но пришлось – бежать в тот уголок, который уже отгородили непонятно откуда взявшимися тряпками. От ужасного запаха они, конечно, не спасали, но присесть здесь без особого стеснения было возможно.

Потом он опять присел, как вчера, у стены. Дремал, и слушал вполуха рассказ неунывающего Каланчи. Тот – по собственной инициативе, или по просьбе остальных – как раз пересказывал какую-то книжку про попаданцев.

– Лихо как у него там получалось, – неторопливо думал Павлик, имея в виду главного героя рассказа Макса, – но нам такое не грозит. Да мы и не умеем ничего, дети еще. И инструмента с оружием, как у этого героя нет – совсем ничего. Даже ножик последний отобрали. А кормить тут будут?

Он даже встрепенулся, отозвавшись недовольной гримасой на громко заурчавший живот. А кто-то словно услышал его. Павлик почему-то вспомнил вчерашнего священника, и его двух спутников, оставленных в степи. Может, как это когда-то рассказывала баба Поля, и у них появились свои ангелы, или святые покровители, что заставили сейчас дикарей-степняков оторваться от своих дел, и принести им завтрак. Впрочем, эти мысли, которые был способен родить скорее взрослый ум, тут же вылетели из головы, как только до ноздрей донеслись запахи еды. Если быть точнее – жареного мяса. Четверо степняков внесли, чуть не кряхтя, два огромных котла. Обычных, с круглыми донышками, и ножками, приделанными так, что котлы эти не опрокинулись, когда их установили посреди кошары, и из них ничего не выплеснулось, хотя Паше даже с его места у стенки было видно, что обе посудины полны до краев.

– Не пожалели, гады, – невольно похвалил «гостеприимных» хозяев Морозов, – от души навалили.

Он котла исходил такой мощный дух жаркого, что не только Павлик, но и все вокруг едва не ломанулись вперед, к центру их теперешнего жилья, где под одной крышей и без перегородок совместилось все.

– В том числе вот и столовая, – опять совершенно по-взрослому подумал Павлик, – ага – Каланча, как всегда, первый.

Макс действительно вырвался вперед – хотя степняки даже не вышли еще из кошары. Один из них обернулся, сказал что-то, и все четверо засмеялись; как показалось Паше, совсем не обидно. А Каланчу, уже нацелившего свои руки в горячее варево, догнал общий окрик Сергея Николаевича и Альбины Александровны: «Стоять!». Макс замер на месте, и тут же подпрыгнул – это ему в спину впечаталась какая-то посудина, похожая на кружку, только без ручки. Это тот самый смешливый степняк швырнул ее прямо от двери. Кружку тут же приватизировала Альбина Александровна, а Сергей Николаевич встал грудью против потока голодных детей; китайцы пока не спешили.

Павел, вставший за девчонками, увидел, что во втором котле чуть колышется, замирая, вода. Вот из этой посудины женщина, взявшая на время завтрака-обеда власть в свои руки, и зачерпнула осторожно воды.

– Сначала руки мыть, – заявила она безапелляционно, – а ты, Виктор Федорович, сходи, попроси каких-нибудь приборов столовых. Хоть ножей, что ли?

– Да как же я попрошу? – даже растерялся бывший военный, – я же их языка не знаю.

– А ты жестами, жестами объясни, – посоветовала супруга, показывая левой рукой, словно что-то хлебает ложкой.

– Ну, попробую, – пожал плечами бывший майор.

Пока он отсутствовал, очередь на мытье рук продвинулась; так что и Паша этот моцион совершил. А когда повернулся к двери, там уже стоял ее муж с еще более растерянным лицом.

– Даже слушать не стали, – заявил он с обидой в голосе, – посмеялись и все. Велели сидеть тут и не рыпаться.

– Вот видите, Виктор Федорович, – с доброй усмешкой ответил ему Сергей Николаевич, – а говорили, что языка не знаете. Вон как успешно объяснились.

Майор, кажется, даже покраснел – Паше его лицо на фоне светлого пятна двери было видно не очень хорошо. А вокруг раздались смешки, которые перебил – в который уже раз сегодня – уверенный женский голос. На этот раз Альбина Александровна обращалась к китайцам: