Василий Лягоскин - Все цвета радуги. Книга вторая: Большая Степь

Потом взялись за детей. Их грузили попарно. Вот для этого и была приторочена на лошадиные спины хитрая сбруя. Руки у Павлика оказались стянутыми за спиной в одно мгновение. Он пошевелил пальцами. Ничего не было зажато; даже ладони в путах ходили свободно. Степняки определенно понимали толк в таких делах. А потом его за шкирку вздернули на лошадь, и парень оказался лицом к лицу с Ленкой Барановой. Он даже едва не спрыгнул назад; и спрыгнул бы – будь его воля. А степняк по другую сторону лошади подмигнул ему, и что-то сказал. И все вокруг, кто его слышал и понял, громко захохотали.

Ленка тоже явно не была рада такому соседству. В школе, в классе, их интересы практически не пересекались. И о чем теперь они будут говорить – даже если появится такое желание, не знал ни Павел, ни Ленка. Впрочем, та точно заговорит; не может она долго молчать. Но сейчас она, наверное, поставила собственный рекорд. Молчала целый час – так определил Морозов. А потом не выдержала, спросила, изобразив нейтральное лицо:

– Как думаешь, куда нас везут?

Ну, Паша и ляпнул, не подумав; наслушался за два дня баек от Каланчи:

– Продадут. Меня в каменоломни, а тебя в гарем владыке какому-нибудь.

– Дурак! – коротко прокомментировала девочка.

Опять замолчала. А затем ее глаза почти закрылись, лицо разгладилось и губы раздвинулись в легкой улыбке.

– Точно фильм какой-нибудь вспомнила, – как-то мстительно подумал Павлик, – про гарем и турецкого султана. Вот прикол будет, если мои слова сбудутся. Ленка же тогда мои слова до конца своих дней не забудет.

И опять потекли тягучие секунды, минуты и часы. Караван и не думал останавливаться. Степняки, которых опять было десятка три, по очереди останавливались, спрыгивали с коней, делали свои дела. Наконец, когда солнце уже готово было нырнуть за горизонт, сделали короткую остановку. Конвейерную, как позже назвала эту процедуру Баранова. Двое степняков снимали детей с лошадей, передавали другой паре, которые их распутывали; еще двое отводили их в «кустики», то есть в ту же самую высокую траву. Двое разнополых детишек повернулись спинами, и сделали вид, что рядом никого нет. Раньше Паша, которого опять взгромоздили прямо напротив Барановой, не знал бы куда девать глаза. А теперь ничего, даже поговорить захотелось. И Ленка вздохнула, и ответила. Немного пофантазировали на тему ужина – будет, или не будет? Позлословили на предмет прежних обедов и ужинов. Ленка тоже призналась, что столько мяса не ела никогда в жизни. Не по причине нехватки денег, конечно; просто они с мамой так фигуру блюли. Так и заявила. Паша промолчал, не стал комментировать. А девочка, чуть смутившись (очень необычно для нее – Павлик даже рот открыл от удивления), спросила:

– Паша, а те слова, про гарем, ты это серьезно? Ты действительно так думаешь?

Морозову хотелось соврать, успокоить одноклассницу, но губы сами открылись для правды – какой ее себе представлял Павлик:

– Скорее всего, так и будет, – мрачно подтвердил он, – только не так красиво, как в фильмах. И меня на каменоломни не отдадут. Маленький я еще, слабый. Но даром кормить точно не будут.

Они опять замолчали. Ленка вроде даже засопела, ухитрившись заснуть по мерное покачивание. Ну, и Паша было задремал. Но встрепенулся, едва не разбудив Баранову. Было отчего открыть широко глаза – впереди, пока еще едва различимо, показались какие-то строения. Они приближались медленно, и в сгустившейся уже тьме, скорее всего, Павлик их не увидел бы. Но там были огни – не такие уж яркие и частые. Но все же – была в них какая-то упорядоченность, да и раскиданы они были в пространстве так широко, что сама собой пришла мысль: «Это город». Паша уже устал так, что не хотелось даже думать, фантазировать на тему – вот их сейчас освободят, отправят в ближайший полицейский участок, а там тепло, безопасно… даже в камерах.

Наконец, эти самые строения вместе с огоньками, которые по большей части были представлены кострами на площадях, где к ним жались непонятные личности, потекли мимо каравана. Точнее, это конная процессия двигалась внутрь города, растянувшись в длинную колонну по две лошади в ряду. Теперь Павлик в свете выкатившейся на небо громадной луны мог видеть еще и забинтованное до сих пор лицо Каланчи, привязанного к соседней лошади. Погорелов вертел головой и, показалось Паше, вращал единственным действующим сейчас глазом так, что тот едва не выскакивал из глазницы.

– Ну, понятно, – попытался улыбнуться Морозов, – попал в ту самую сказку из своих книжек. Сейчас впереди вырастет замок, и рыцари выбегут, чтобы освободить его, и стукнуть по плечу мечом, плашмя. Так, кажется, производят в рыцари? А как производят в рабы? Там ведь в книгах, через одну, или даже чаще, рабство присутствует. Главный герой, конечно – как вчера Макс рассказывал – освободится, и принцессу, или там, графиню какую освободит.

Он посмотрел на сопящую Ленку. Ни на какую принцессу она не походила. Обычная девчонка, усталая… вот сейчас гримасу скорчила, словно во сне что-то увидела ужасное.

– А потом проснется, и увидит, что никакой это был не сон. Нет, будить не буду, – решил Павлик, – насмотрится еще на это средневековье.

То, что в этом городе ни одного здания, к каким Паша привык за двенадцать лет своей предыдущей жизни, нет, сомнений не вызывало. Ему и самому уже надоело вертеть головой, да пялиться на плывущие назад дома, построенные сплошь из камня. Светящихся окон он не увидел ни одного. Как и прохожих. Но последние, наверное, разбегались по проулкам, увидев перед собой цокающий копытами вооруженный отряд степняков. И опять в голове начинающего дремать ребенка ворочались вполне взрослые мысли:

– Это они, степняки, наверное, специально так подгадали – к ночи. Чтобы не мешать никому. Ну, или у них еще какие другие причины были. А так – ни в одну пробку не попали. Хотя, какие тут могут быть пробки? Если только местный президент или губернатор проезжать будет…

Наконец, копыта зацокали чуть по-иному. Павлик опять завертел головой. Как и Каланча, кстати – на своей лошади. Оказалось, что ехали они по каменному мосту. А потом резко повернули налево, и двинулись вдоль высокой и длинной стены, которую сам Павлик видел очень хорошо, а вот Максу приходилось изворачиваться, дергаться как гусенице, чтобы посмотреть на нее. Он, кстати, лишь пару раз так поиздевался над своим организмом. Потом с интересом разглядывал то, что было у него перед глазами. Что, в свою очередь, было недоступно уже Павлику.

Ленка тоже проснулась; зевала и хлопала сонными глазами, не сразу поняв, в каком мире она сейчас находится. А когда поняла, караван уже начал втягиваться в какое-то огороженное пространство, удаляясь от стены, где их до этого внимательно разглядывали стражники, стоящие с копьями у ног; неподвижно, как караул у Могилы Неизвестного солдата.