Василий Лягоскин - Все цвета радуги. Книга вторая: Большая Степь

Наконец, их разгрузили. Паша тут же рухнул на задницу, прямо на щебенку. Сел, одним словом, не в силах пошевелить затекшими руками и ногами. А пришлось – когда его вздернули за шкирку, как и многих других, и заставили брести в какое-то длинное и приземистое здание. Хорошо, на входе руки развязали.

А ранним утром он, вместе со всеми, стоял на площади, опять со связанными руками, и ощущал себя бараном, которого привели на рынок продавать. Так он сам определил свой нынешний статус. Стояли долго, переминаясь с ноги на ногу, и не пытаясь поначалу заговорить – боялись (Павлик, так точно) своих новых хозяев. Да – степняки ночью куда-то исчезли, и теперь вдоль границ открытой площадки ходили звероватого вида мужики с короткими плетьми в руках. Но главным тут был, как понял Морозов, невысокий толстячок с надменным лицом, в котором ярким пятном выделялись роскошные черные усы, явно чем-то смазанные, и блестевшие в лучах уже поднявшегося высоко солнца. А за этим типом шагали, не отставая, два амбала с накачанными, выпиравшими даже сквозь одежды мышцами. Но самой интересной деталью их одеяний были тонкие ремешки на бычьих шеях, которые Павлик почему-то сразу обозвал рабскими. Наверное, потому, что лица у этой пары были какими-то не живыми, без всяких проблесков эмоций.

– А, нет, – поправил себя мальчик, почему-то следивший в последние несколько минут именно за этой троицей, – вон – оживился; тот, к которому обратился усач, хозяин. Аж ощерился от радости, смотрит на своего хозяина как… как…

Тут появились, как понял Морозов, первые покупатели. Сразу трое, толпой. В груди у бывшего пятиклассника стало пусто. Он вдруг понял, что сейчас их компанию начнут разделять, и он, скорее всего, никогда в жизни не увидит больше ни Сергея Николаевича, ни Каланчу, ни Ленку, ни…

– Уф. ф.ф… пронесло, – он вытер со лба пот, проступивший, несмотря на достаточно прохладную погоду, – кажется, не понравились. Или цена слишком высокой показалась.

Покупатели – высокий мужик в полувоенной одежде (так определил почему-то Паша) и двое его сопровождающих; слуги, наверное, потому что без ошейников – пошептались с торговцем, и ушли, недовольно качая головой. Точнее, недовольным выглядел высокий; двое других семенили следом с такими лицами, словно их ничего в этой жизни не интересовало.

Подходили еще, и еще. И многие так же качали в недоумении головой. Паша уверился в первом своем выводе – что усатый заломил за них слишком высокую цену.

– Как за неведомых зверушек!

Это не он – это Каланча громко прошептал. Видимо, его голова работала в одном направлении с Пашиной. В их сторону направился мужик с плетью, и все негромкие разговоры вокруг тут же прекратились. А сам мужик круто развернулся – в сторону нарастающего стука копыт. Неторопливо, и как-то неотвратимо на торговую площадку надвигался конный отряд. А во главе его огромный рыцарь (так его обозвал Морозов), на громадном рыжем скакуне. Паша такого лошадиного гиганта даже у степняков не видел. Но вот спрыгнул с него человеческий монстр легко, и очень… мягко, что ли? Паша почему-то решил, что почувствует, как земля, точнее, утоптанный щебень под ногами дрогнет, когда эти центнеры мяса и костей опустятся с лошади. Ничего подобного – «рыцарь» утвердился на ногах, даже не издав стука каблуков по камню. И тут же пошел вперед, словно ледокол, разбивающий на своем пути тонкий лед. Вот такое сравнение сделал для себя, и своих одноклассников Паша.

А «ледокол» не спешил; часто останавливался, и разглядывал «товар» – поднимал детей, как игрушки, вертел из на вытянутых перед собой руках, и что самое противное, щупал их. Во всех местах, где хотел. И при этом успевал торговаться с хозяином. Точнее – как понял Павел – просто озвучивал цену, и усач, гордость которого сейчас поблекла, и опустилась кончиками к земле, грустно кивал. Наконец и он, Павлик, оказался в этих жадных до детского мяса руках. И его вертели, щупали, лезли пальцами туда, куда Паша даже докторам не разрешил бы лезть. Но тут его никто не спрашивал, и мальчик покорно болтался в руках гиганта с каким-то большим медальоном на закованной в кожу и сталь груди. Даже закрыл глаза; но открыл их, когда услышал чей-то голос – уверенный, спокойный, и… такой знакомый.

Покупатель выпустил мальчишку из рук, и Паша, удачно приземлившийся на щебень, с безмерным изумлением понял, что не ошибся – на краю площадки, рядом с усачом, который покинул такого важного покупателя, стоял его сосед по лестничной площадке. Дядя Миша, или просто Михаил – такая вот неопределенность была в их прежних отношениях.

– Или это не он?

Михаил стоял с таким же надменным, как у гиганта, лицом, и – пригляделся Паша – с очень похожим медальоном на груди. И о чем-то беседовал с усачом. Вот начал отсчитывать ему какие-то монеты. А тут и гигант рядом нарисовался, почти скрыл дядю Мишу от его, Пашиного взгляда. Ну, мальчик и сместился чуть влево, чтобы видеть. Тот, кого он принял за соседа, заметил шевеление в рядах «товара», скользнул по людям своим взглядом. На Паше – показалось Морозову – чуть задержался. А у того от этого взгляда душа в пятки ушла. И холодом обдало, самым настоящим, не иллюзорным. Так что Павлик шагнул назад, под прикрытие широченной спины гиганта.

О чем говорили эти двое? Там еще кто-то крутился, кланяясь – подсказывал что-то. Паша не разобрал бы ни одного слова, даже если бы знал местный язык. В таком смятении он пребывал. И потом тоже, когда здоровяк в доспехах так же легко и непринужденно запрыгнул на своего рыжего монстра, и ускакал, вместе со своей свитой. А у «дяди Миши», который явно купил их, всех скопом, свиты не оказалось – только конь. Абсолютно черный, и очень стройный. И запрыгнул на него их новый хозяин так же ловко, как гигант. И поскакал вперед, не оглядываясь. А их, школьников и небольшую кучку взрослых, погнали за ним другие стражники; опять, как стадо баранов. Привели к зданию, откуда несло вкусными запахами. Паша за треволнениями забыл, что кормили их в последний раз вчера, в обед. Но желудок напомнил.

Вводили в местную двухэтажную столовку по одному, развязывая ремешки на руках. И повели потом куда-то – умываться, еще что-то делать. Паша все проделывал машинально, подчиняясь громкому голосу Сергея Николаевича и Альбины Александровны словно во сне. Классный даже подошел, потрогал его лоб и справился о здоровье. Морозов лишь головой помотал: «Да здоров я, Сергей Николаевич!». Как-то отстранено поудивлялся – после микстуры старика в степи он действительно ни разу не чихнул, и не кашлянул. И другие тоже. Паша хотел было рассказать классному о Михаиле; потом решил подождать – мало ли как все обернется? А скорее, просто не было желания говорить. А вот кушать – да. Тут его разрешения организм не спрашивал.