Валентина Нестерова - ОСТРОВ под грифом 05

Многообещающая перспектива подстегнула его. С полгода он работал над лекцией о человеке, как конгломерате всех имеющихся в природе генов. В подвале студенческого театра на два часа арендовал сцену, написал объявление «Адам Бессонов. Азбука генома разгадана. Пришло время творить новых людей!»

И!..

Аншлага не случилось, но человек двадцать, а то и больше зрителей, набралось.

Впрочем, в зал он не смотрел.

Со сцены выступал как с амвона, обращался не к слушателям, а к белобородому и синеглазому старцу из вещего сна, чтобы услышал и помог составить генетический тезаурус – словарь с исчерпывающим перечнем генетических альтернатив.

– Был в девятнадцатом веке, сэр Фрэнсис Гальтон, который мечтал улучшить породу людей методом наследственного отбора. Так эта его фантазия Гитлеру очень понравилась, – саркастически откликнулся на его доклад очкарик из первого ряда.

Он замешкался, подбирая слова для ответа. Выручила девушка с Печориным и генными неологизмами.

После лекции он догнал её, представился: Адам.

– Ева, – улыбнулась она.

Он смутился.

– Думаете ли вы, что познав язык генов, можно создать человека как произведение искусства? – снова пришла на помощь она.

– Думаю, – ответил он.

Любовь – гравитация. Чем мощнее сила её притяжения, тем больше хочется забыть о науке, генах, даже о себе. И любоваться, любоваться овалами её тела, разрезом глаз, лёгким взлётом бровей, невинной припухлостью губ.

Он променял бы весь воздух вселенной на её аромат.

Но, самое главное, с первых слов он был покорён свободой её извилин.

«Дураки – узники стереотипов» – говорил отец. И ещё: сторонись их, они заразны.

Дураки или стереотипы заразны, он не уточнил, решил: и те, и другие.

Ева была умна, любознательна и, главное, доброжелательна. В отличие от тех, в ком, судя по вопросам, дремали и вдруг проснулись гены инквизиторов.

– Если гомо сапиенсу привить гены крокодила, который питается раз в три месяца, сможем ли мы решить продовольственную программу?..

– Известно, что скандинавские берсеркеры, перед сражением пили медвежью кровь. Могут ли медвежьи гены наших солдат сделать непобедимыми?..

– Есть версия, что утконос – результат деятельности древних генетиков. Вы уверены, что на ГМО человеке не вырастут рога, копыта и хвост?..

– И наши женщины не будут рожать неведомых зверушек по примеру Пушкинской царицы?! – съязвил очередной генофоб.

– Царицу оболгали, – не вынес неправедных нападок он.

И зря.

– Сказка ложь, да в ней намёк! – обрадовались оппоненты, опорочив генную инженерию, доклад и его разом.

К такому он не был готов.

– Значит, в твоих идеях есть что-то покушающееся на привычную серость, – вывела его из умственной комы Ева.

«Вот и теперь… мои извилины расстроены, а настройщика нет…» – возвращаясь из путешествия в юность, обречённо нырнул в хрустальную глубину бассейна Адам сын Адама…

Самолёт набрал высоту.

За иллюминатором плескалась безбрежная синь.

Отче наш, иже еси на небесех…

На небесех…

Мих Мих говорил: Бог дарит человеку рождение, человек отдаривает Бога жизнью: словами, мыслями, делами. Баба Катя со своей стороны утверждала: всяк дар в строку!

«Так что, мамочка, не волнуйся, ты жила хорошо…» – впилась Ада взглядом в небесную гладь, будто хотела дверь в иной мир просверлить: подставить маме плечо.

Отче наш, иже еси…

Дальше молнией в мозге – слова подружки Тани Танк: Не молилась, и молиться не буду. Мать бросила. А Бог кто мне? Прадед в тысячном поколении? Так у него склероз! Забыл он обо мне! Поэтому я сама себе… богиня!

У неё, Ады, отношения с Богом тоже не простые: часто спорит, даже ссорится с Ним. Обвиняет в катаклизмах, войнах, изъянах людей. Но! с детства запавшее в душу внушение мамы: Бог живёт в словах! – заставляет её вовремя снижать обороты, быть не такой категоричной, как ТТ. А когда с языка сорвалось: батюшка Бог, помоги! озарило: она разговаривает с Богом не как с предком в стотысячном колене, а как с отцом, по которому очень скучает…

«Адам увлёкся новой в науке идеей, ему сейчас не до нас…» – объяснила мама их возвращение в родительский дом, что вызвало у стариков, запомнившуюся ей на всю жизнь перебранку…

– Знаем мы эту науку, жёнам изменять, – подбоченивается баба Катя, – по этой части у нас дед академик!

– Адам помогает Творцу делать новых людей, – с укоризной смотрит на неё дед.

– Изменяет Богу твой зять, как и ты, кобель, с царицкой покойной мне изменяешь!

– Не царицкой, а императрицей!

– Немкой! – жалит деда бабушка.

– С умом и душой просторов российских, – примирительно уточняет Мих Мих.

И сколько сцен таких было, считать – не пересчитать!

Но громы и молнии баба Катя метала только в доме. В школе преображалась, казалась весёлой, доброй. Вела уроки в начальных классах, и малышня, как цыплята к наседке, липли к ней. Но внучку почему-то в свой класс взять отказалась, и Ада пошла в первый «Б».

«На расстоянии легче любить» – попыталась объяснить ей бессердечное правило из жизни взрослых мама.

Видимо, поэтому именно как побег в мир иной, на расстояние, чтобы, наконец, и её полюбил дед как «царицку» свою, истолковала она смерть бабушки Кати «от остановки сердца»…

– Грешен, дочка, храплю во сне, – сбил её с мысли сосед, – но средство есть: дёрни меня за левый ус, я и замолчу.

– А дедушка говорит: тело храпом душу пугает, чтоб не улетела, пока человек спит, – машинально откликнулась Ада.

– Интересная теория, – взбодрился Игорь Михайлович.

– Слышали бы вы, какие рулады-серенады он выводит, а иногда такой рэп-храп учинит, дом ходуном ходит…

– Мне бы жена все усы оборвала.

– У дедушки жена давно умерла.

– Несчастный случай? болезнь? – ненавязчиво поинтересовался сосед.

«Ревность» – хотела озвучить диагноз Ада, но осеклась.

Вспомнила: сколько бы бабушка ни ругала деда, ни цеплялась к его неутолимой исторической страсти, он, милостиво даровав ей свободу выпустить пар, подкручивал усы и драматическим баритоном, нараспев, декламировал: За муки ревности тебя я полюбил, а ты меня за верность Катерине!

Бабушка для порядка ещё немного ворчала, но глазами милела.

И дед немедленно приступал к примирению её с царственной тёзкой.

– Вот что женщина может! – раскрывал он доставшуюся от Хоттабыча книгу, нежным взглядом окутывал свою половинку, и возвращался в чужое прошлое, будто в своё. – Только представь, Потёмкин уже хотел сдаться туркам, а она ему: на оставление Крыма согласиться не могу. Если сие гнездо оставить, тогда и Севастополь и все труды и заведения пропадут, и восстановятся набеги татарские на внутренние провинции, такие дела…