Юрий КАРАНИН - Лучник. Любый мой. Книга четвертая

Но костер, догадывалась Ола, всего скорее, приготовлен для острастки. Живая она им нужна, хотя ордынцы и торопятся. Спешат, знать, к прибытию хана какого-нибудь с другим толмачом к покорности ее склонить. Открыть тайну лазутчикам Ола не могла даже на костре, а, когда костер запылает …. Мысли об этом она, как могла, прятала на задворках сознания.

Даугратинья и Милей признались откровенно, что отправляют их в град, дабы защитить, прежде всего, знание. Непонятным было это знание. Песнь какая-то, но ни Арель, ни Ола, ни разу ее не слыхивали, хотя, утверждала Даугратинья, пели ее, и не единожды. Не проще ли защитить знание, если не сообщать на каждом углу, что оно есть, это знание? Но кто-то решил иначе, – и время сестер остановилось, словно оно всегда было частью времени этого града. Замороженного времени. Престранного времени. Или даже времени-призрака города-призрака. Но отнюдь не бессмертия. Либо такое оно и есть, бессмертие-то. Люди, в граде живущие, тоже, по сути, призраками были. Да, нет, не призраками. Призраки-то, говорят, бестелесные. А в граде – куклы живые. Свое дело без понуждения делают, справно. Все – справно. Но, вот те на!. Нередко устают от такой жизни, – и тогда уходят куда-то. Нередко уходят, а городское население не убывает, хотя детишек на улицах не видно. Не оттого ли нет и радости на лицах, хотя, не замечала она и печали. Куклы, одним словом.

Ола невольно вздрогнула и оглянулась. Где-то там спрятан этот град, имя которому не меньший призрак. Ола уже привыкла не задавать этот вопрос горожанам, кои так легко уходят от ответа. А, если и ответят, то забудешь ответ прежде, чем разминешься с ответчиком. Милей тоже выкручивается, как может, но тайну не открывает. Впрочем, и появился-то он здесь в начале лета. Показался раз-другой в граде, а все остальное время пропадает в походах по окрестностям. Пока однажды утром не появилось другое солнце. С того момента Милей как бы прописался в граде, но тайны той так и не сказал, поскольку новых загадок стало предостаточно. И все чаще звучало имя Члуника и Врат, кои тот безрассудно открыл.

Вряд ли можно утверждать, что человек может быть готов умереть, тем более, такой мученической смертью, но Ола не научилась останавливать сердце. Кажется, она могла бы уйти, – веревки слабы, а ордынцы поодаль о чем-то лопочут, но боялась, что этого и добиваются лазутчики.

Ей не удалось отгородиться от происходящего шторками век. Ордынец, что, оказывается, мало-мальски мог говорить по-русски, подошел и грубо ткнул острием сабли в бок, а затем прокричал:

– Решай немедленно. Либо ты приведешь нас в нужное место, либо сгоришь. Даю тебе еще ровно три по десять ударов ….

Не успел ордынец договорить, каких ударов. Словно привидение возник из тумана седой безумец с мечом. Ордынец и крикнуть не успел. Ордынец еще медленно оседал на землю, а уже тот безумец – возле других ордынцев, и тусклой молнией заметался над ордынцами двуручный меч. Удивительно недолго метался, а на земле остались лежать пять, либо шесть лазутчиков. Только один и сумел улизнуть в еще не совсем рассеявшийся туман.

И опять Воевода совершил непростительную ошибку. Уходить надо было, а он принялся выяснять то, что не мог выяснить. Чуждыми оказались их языки, разве что два слово и знакомы – Милей да, кажется, Члуник.

Уходить надо было, но из тумана уже слышался говор. Совсем рядом. И вновь приближающиеся лазутчики не слишком-то и таились. Знать, немало их. И бряцание оружия уловило чуткое ухо Воеводы, и то, что язык их тоже незнаком. Но уже понял старый вояка, что уйти вдвоем они не успеют, и потому он принял единственно верное, на его взгляд, решение.

Девица поняла его с полуслова, но сделала попытку остаться вместе с ним. И он уже настойчиво подтолкнул ее:

– Уходи! Милею все обскажи.

Она, конечно, не поняла его слов, но поняла его руки, – и успела скрыться в тумане, прежде чем с противоположной стороны показались новые вои в таких же чудных одеждах.

Воевода с некоторым сожалением скинул на землю тяжелую одежду, но так уж получалось, что и не понадобится она более, многовато, однако, теней в тумане. И вновь сгодилась лазутова сноровка. Сначала молнию меча враги увидели, а уж потом и меченосца. Либо тень его, – это уж смотря – кто, а короткие кривые сабли – слабоваты против ратного двуручного меча в руках того, кто дикому зверю подобен.

Не выдержали чужаки, – знать, к этому времени не те уже пошли у них вои, – не выдержали и попятились назад.

А потом и совершил Воевода свою глупую, последнюю ошибку. Напрасно он, удовлетворенный результатами сечи, распрямился и подставил грудь свою ворогу. В сей же миг выскользнули из тумана меткие стрелы и впились в незащищенную плоть.

«А Милей сказал, что Члун будет первой жертвой». И погасло восходящее солнце.

4

Без Воеводы на драккаре стало совсем тоскливо, тем более что он, или его голос, слишком торопливо удалялся, словно убегал. А вскоре и вовсе затих.

Можно было бы оставаться на месте, но Воевода, кажется, ушел вперед. И было еще одно основание продолжить движение: ветер, что успел изменить направление, принес туман, от которого у многих тотчас начала кружиться и болеть голова.

– Уходить надо бы, да без воеводы-то и не уйдешь. – Без адресно пробормотал Сонир, брат Укана. Его-то дело – совсем стороннее, не его дело. С братом напросился.

– Так и есть. – Подтвердил Укан. – Кажись, он уже сюда ломится?

Но и общая надежда не помогла. Напрасно вслушивались гребцы в пугающее безмолвие.

– А ну, никому не спать. – Вдруг громовым криком взорвал безмолвие Укан, да так взорвал, что едва Император за борт не выпал. – Не спать, говорю. Все тут сгинем.

– Почему это сгинуть мы тут должны? – Тут же раздались недовольные сонные голоса. – Пусть поспят люди. Заодно и Воеводу дождемся.

– Я сказал, не спать! Забыли, как на Ремре отряд ни за что положили?

– Так здесь же чужаков и нет, не то, что – там.

– Лазуту тогда голыми руками взяли, таким же воздухом отравленную. Уходить надо. – Укан пристально посмотрел на Члуна.

– Уходим. – Кивнул император.

И весла разом упали на воду.

– Воевода нас там нагонит. – Члун на мгновение как-бы опомнился, но посмотреть в глаза команде не решился. Впрочем, и гребцы взгляд в днище драккара спрятали, и драккар не сразу ход набрал.

– Не суди нас строго, Аромей. – Прошептал Укан, когда ветер погнал мимо новую порцию хмельного тумана. – А НУ, НИКОМУ НЕ СПАТЬ!

Разумеется, все в «слух» обратились, ибо не только за Воеводу тревога, а и своя жизнь с его крепкой ниточкой связана.

Мах за махом, мах за махом, но как ни мучила гребцов совесть, а, когда небо красками окрасилось, драккар ход основательный набрал. Только, вот, гребцы угрюмо молчали. Да рулевой все тревожней и тревожней посматривал в свинцовую воду, в коей начали просматриваться дивные рыбины, целиком состоящие из огромной пасти и короткого хвоста.