Юрий КАРАНИН - Лучник. Любый мой. Книга четвертая

– Где снова шастал? Снова на девичьей половине околачивался? Ой, гляди, сожгу этот гадюшник.

Это было уже выше всяческого терпения, – и Члун впервые в жизни замахнулся на «благоверную»:

– Замолчи, змеюка подколодная. Завтра же ты переезжаешь в новый дом. Завтра же! – Выкрикнул он последние два слова. – Наследника от тебя мне, все равно, не дождаться.

Сиуат побледнела и бросилась на мужа с кулаками, но он бесцеремонно оттолкнул ее и, уходя, проронил:

– Думу сегодня соберу. Их мнение ты уже знаешь.

Да, их мнение она знала, и знала, что прочат в «императорши» Новарову Зрасту. Зраста – кандидатура некрасивая, и потому перезревающая в девках, но их род весьма плодовит ….

«Жаль. Надо было раньше ее удавить», – в сердцах прошипела обиженная Сиуат, глядя вслед быстро удаляющемуся Императору.

3

К полудню планы круто поменялись. Да, и как не поменяться, если видение, вопреки ожиданиям, не рассосалось. Наоборот, очертания града стали четче. Более того, на стенах его обозначилась многочисленная стража. И пушки.

К тому же пришли в град еще два обоза о десять возов каждый, но, откуда пришли, никто не понял, а верить в то, что из озера, – это же птицам на смех.

Впрочем, и к полудню град не проявлял ни враждебности, ни миролюбия. При желании можно предположить даже, что этот мир, то бишь, столица для него и невидима вовсе.

– А если пульнуть по ним? – Предложил, слегка приоткрыв сонный глаз, пушкарь. – Авось отзовутся.

– Я-т тебе пульну. – Тут же вскинулся Нарядный. – А если у них пушек во многорядь больше и лупят сильнее?

– Да, я просто так предложил. – Начал оправдываться мигом проснувшийся пушкарь. – Оно и понятно, что наобум стрелять нельзя. Но стремно что-то в неведении пребывать.

– Это тебе-то стремно? Спишь всю смену, аки младенец. – Усмехнулся Нарядный.

– Это он-то младенец? – Весело рассмеялись с набатной. – Еще пару смен, – и от его храпа стена посыплется.

– А это он неприятеля отпугивает. – Ага, потому-то град тот и затаился, ибо страшно …. – Еще бы, кто захочет пойти против такого оружия. – Ага, надо было Сарлаку в поход брать, давно бы всех повоевали.

Члун начал, было, мало-помалу успокаиваться, веселясь от незлобивых шуток, но последняя просто убила зачатки благостного состояния. Последний поход не был удачным по всем параметрам. Крепость, конечно, взяли, но крепость с собой не увезешь, а защитники ее успели сбежать, и злато-серебро унести. А вслед за ними сбежали наемники, когда поняли, что поживиться будет нечем.

Вспомнив про поживу, Члун немного устыдился своего скоропалительного решения удалить «благоверную», ибо это с ее подачи не пришлось расплачиваться с наемниками. Еще бы, наемники всегда стоят весьма дорого, но она уговорила их на половину захваченного добра. И только.

Вестимо, наемников не устроило такое положение дел, – и они, тайно покинув расположение лагеря, устремились на перехват ускользающей добычи. Лазута позже доложила, спастись удалось единицам, хотя и дрались они, как и подобает потомственным воинам. Дрались так, что и у сопредельной стороны не осталось сил, чтобы противостоять Члуну. И все же, и Члун был вынужден согласиться на несоразмерно малую компенсацию за возвращаемую противнику крепость – почти столько же, сколько пришлось заплатить своим воям, чтобы не порождать смуту в империи. А казне достались только крохи.

И снова стража «не заметила», как император ушел со стены. Впрочем, он, хоть и обиделся на ту шутку, но ему сейчас меньше всего хотелось ненужных разговоров. «Да, – крепко застряла в голове тягостная мысль, – налог с града совсем не помешал бы».

Не помешал бы, но сначала надо поближе познакомиться с градом. А посему самое время прогуляться к озеру. И искупаться не мешало бы. Но последнее желание мигом укротила мысль о диковинных рыбах, да, и, всего скорее, Императорский пляж давно не чистился.

Честно говоря, купание Императора – менее заманчивое предприятие, нежели капание простого народа. Если простой народ, как правило, купается в одних нательных рубахах и, чаще, без портов, то Императору такое не позволено. Даже придворным есть послабление. А ему приходится поверх нательной рубахи надевать и купальное платье. И, когда все это тяжелым грузом виснет на требующем снисхождения теле, вместо радости приходит одно раздражение. Но приходится это терпеть, ибо не следует показывать Императору свою слабость.

«А день-то, как назло, будет жарким, – и так всегда: одна невеселая мысль порождает другую, – значит, придворные захотят-таки купаться. И снова пойдет плохая молва: мол, не справляется император, – пляж не готов, вредная рыба не отловлена».

Пляж-то почистят быстро. Кабинки, чай, не поломаны, а вот с рыбой – незадача, хотя есть надежда, что нечего ей делать на пляже. Все равно, многие увяжутся за ним, когда узнают про его решение.

Члун по привычке заглянул во внутренний двор Императорского Дворца. Так и есть. Женская половина свиты уже начала, весело подшучивая, готовить себе купальные платья. Этим платьям, сшитым на особый манер, дозволялась довольно озорная вольность, открывающая прелесть изящных форм и свежесть кожи их хозяек.

«Так сказал придворный поэт», – почему-то смутился Члун, ровно так же, как смущался, когда разглядывал эти самые формы, обозначенные намокшими платьями. Это же не ночью, когда ….

Но такова уж доля Императора: в боевой поход не берут жен, но кто-то же должен отогревать утомившуюся в рати душу.

И Члун разом забыл про все страхи и сомнения, и, лишь проходя мимо опочивальни «благоверной», вспомнил о своем утрешнем решении.

Дверь в опочивальню была распахнута настежь, чего никогда не бывало. Уехала уже? Или?

Заподозрить можно было все, что угодно, – И Члун с тревогой шагнул вовнутрь.

Он ожидал всего, но это? При настежь распахнутой двери?

– Почему дверь не закрыта? – Нервно гася замешательство, слегка заикаясь, спросил он.

– Мух травили. – Как ни в чем не бывало, ответила она слегка кокетливо. Она имела право кокетничать, – годы совсем не испортили ее фигуры. Скорее, наоборот.

– Но ты …? – Он все еще не пришел в себя.

– Душно. – Теперь и она начинала нервничать. – А мне надо собираться.

– Но ты же?

– А это уже, все равно. Я уже никто в этом доме, поэтому мне незачем придерживаться внешних приличий. Я же – падшая женщина, не так ли?

И она, непокорно вздернув нос, дерзко пошла к Императору:

– Полагаю, что Император изволит на досуге, по старой памяти, заглянуть к развратной женщине?

Пошла – нагая, безумно красивая, желанная. Если бы …?

Это было их очередным безумием. Днем, когда ждут неотложные дела?

Но он не мог совладать с собой. А она?