Юлия Скуркис - Роковое наследие. Хроники Арринда

– Я пришла сказать, что возьму твоего ребенка в нашу с Бронтусом семью, как повелел Творец, но мне бы не хотелось воспитывать убогого.

– Фальшивая литарийка! – не удержалась Патрина.

– Ах, ты!..

От лихой затрещины Патрина под омерзительный хохот соперницы скатилась с холма. Ушибы и ссадины не причиняли такой боли, как этот смех.

– Ну, где же твоя магия, соплячка? Не смей больше вставать у меня на пути!

Патрина скрючилась и замерла, глотая слезы, униженная и раздавленная. Она решила умереть прямо здесь под корягой, остановившей ее падение. Там ее и разыскал Бронтус.

– Бедняжка, ты споткнулась? – он и помог девушке подняться.

Признаться, что ее поколотила Ниса, было совершенно невозможно. Да только не пройдет и часа, как весь остров будет над ней потешаться из-за этой истории. Патрина разрыдалась в голос.

– Все пройдет, – попытался успокоить ее Бронтус, – ссадины заживут, синяки исчезнут. Ну, чем тебя утешить? – растерялся он, оттого что девушка взвыла еще громче.

– Подари мне карточку, – гнусаво пробормотала Патрина.

– Вот, высморкайся, – Бронтус дал ей обрывок тряпицы, очень кстати оказавшийся кармане. – О какой карточке речь?

– С менестрелем.

– Патрина! – возмутился Бронтус.

– Она тебе дороже, чем моя любовь?! – воскликнула девушка.

– Ну-у-у… Нет конечно.

Когда Патрина затевала игру в мага, то даже не подозревала к каким последствиям это приведет. После того злополучного падения она не хотела возвращаться домой через село. Заполучив карточку с менестрелем, Патрина собралась идти домой окольными путями, но не успела. Сельские парни и девушки, возглавляемые Нисой, преградили ей дорогу.

– До тебя так и не дошло, что я сказала, – покачала головой соперница, глядя на Патрину с притворным сочувствием, как смотрят на больного, до которого нет никакого дела, но долг велит выказывать заботу. – А ты, Бронтус – просто дурак, если поверил, что это она спасла тебя от проклятия. Я специально прогулялась к магу и все выяснила: чары исчезли сами собой, просто распались, когда пришел срок.

Патрина такого поворота событий не ожидала. Ниса объявила ей войну и не гнушалась никакими средствами. «Если Бронтус меня, действительно, любит, он простит этот розыгрыш и… Куда же ты?» – дочь мага проводила молодого кузнеца отчаянным взглядом.

– Лит не приемлет лжи, – сказал он, обернувшись. – Ты нарушила его завет.

– А еще он не приемлет жестокости и унижений, – дрожащим голосом пролепетала Патрина.

– Это не жестокость, это жалость, – выступила вперед Ниса и презрительно скривилась: на этот раз маска сочувствия ей не удалась. – Как ты могла подумать, что мы станем проявлять такие недостойные чувства. Мой отец – служка в храме, мне ли не знать, каким должен быть литарий.

Патрина чувствовала, что слова соперницы пропитаны фальшью. Казалось, истинная сущность Нисы отделилась и выглядывает из-за ее спины, кривляется и показывает язык, уверенная в своей безнаказанности. «Знать, каким должен быть литарий вовсе не означает быть им», – подумала дочь мага, но возразить не смогла – ее душили слезы. К тому же нельзя выиграть спор, победа в котором заранее отдана противнику. Лица ухмыляющиеся, хмурые и осуждающие расплывались у Патрины перед глазами. Она бросилась бежать, и смех за спиной гнал ее вперед, как охотничьи псы зверя.

Вечером Патрина зажгла свечи, уселась на кровать и вытащила из кармана открытку с размашистой подписью «Тамерон Соловей». Девушка вздохнула, с тоской посмотрела за окно и вновь принялась разглядывать карточку, терзаясь невеселыми мыслями. «Бронтус не придет, – в который раз подумала она. – Не только сегодня, но и завтра и послезавтра, одним словом, он больше не придет никогда. Никогда. Какое страшное слово, кажется, в нем заключена вечность, причем, совершенно безрадостная».

Патрине казалось, что в ее жизни уже не будет ничего хорошего. Она позабыла проповеди жреца, в которых он предупреждал, что впадать в уныние – дразнить богов. Они ведь могут ниспослать по-настоящему страшные испытания.

Патрина убрала карточку с менестрелем в шкатулку, где хранила всякие милые пустячки: засушенный букетик страстоцвета – самый первый из подаренных Бронтусом, пузатый флакончик маминых духов, давно опустевший, красивые ракушки, мешочек со стеклянными бусинами, остатки тесьмы… Девушка вздохнула, бросила тоскливый взгляд за окно, затем поднялась и задернула занавески.

Как жить дальше? Может попытаться уговорить отца переехать на материк? В самом деле, что нас тут держит? Вдохновленная этой идеей Патрина выбежала из комнаты, проскочила мимо кабинета отца, дернув для верности за ручку – заперто – и остановилась перед окованной металлом дверью в подвал. Совсем не лишняя мера предосторожности, старую деревянную разнесло в щепки, когда что-то пошло не так в эксперименте. Хорошо, что волна силы была узконаправленная, и маг не пострадал.

В лаборатории Патрине удалось побывать лишь однажды в десятилетнем возрасте. Честно признаться, она была разочарована увиденным: столы, шкафы с колбами, ретортами, всякими стеклянными отводами, переходниками, цилиндрами, пробирками… Карисмус поднаторел в их изготовлении, это и ребенок понял, когда отец показал для сравнения остатки старого оборудования, но ничего удивительного и волшебного тут не было. Девочке больше всего нравились бусины, которые отец время от времени для нее изготавливал. К тому же в лаборатории было так холодно, что у Патрины не возникло желания побывать там еще раз.

Патрина нерешительно постучала. Тревожить отца во время работы было строжайше запрещено, но Салитэ, на груди у которой можно выплакаться, уже спала. Да и не этого хотелось Патрине, слезами тут не поможешь, ей нужно было немедленно уговорить отца навсегда уехать с острова.

Она постучала громче – никакого ответа. Тогда Патрина взялась за тяжелое металлическое кольцо, служившее ручкой, и грохнула им по двери. Шум не разбудил ставшую тугой на ухо Салитэ, хоть втайне девушке этого хотелось. Нянька бы пожурила свою воспитанницу и отослала спать, а так придется делать самостоятельный выбор. Патрина замерла в ожидании. «Отец так увлекся, что не слышит стука», – попыталась она объяснить упорное молчание. Осенив себя знаком Лита, Патрина потянула тяжелую дверь на себя. Надсадный скрип несмазанных петель заставил поежиться. «Пускай сердится, главное – я выясню, что с ним все в порядке» – подумала девушка.

Патрина спустилась на одну ступеньку. «В конце концов, он должен понять, как мне сейчас плохо, – приободрила она себя. – Мне просто необходимо с ним поговорить». Внизу Патрина уперлась во вторую дверь и подумала, что разговор можно было бы отложить на завтра. Вдохнув поглубже, она все-таки постучала и, не дождавшись ответа, осторожно толкнула последнюю преграду.