Сергей Бесф - Чудовище Ихтео. Фэнтези, триллер

Дракон поочередно кивнул обеим головам змея и улыбнулся, обнажая ряд проевшихся желтых зубов. Он будто хотел сказать: «Ничего, дружище, и похуже бывает».

Посейдон встретил змея в облике человека, что в общем и целом было, если не самым плохим предзнаменованием, то явно дурным знаком.

Таким змей видел деда только один раз, когда тот угрожал своим трезубцем королю осьминогов за учиненный многоножками морской разврат.

Посейдон двумя руками осторожно снял с себя корону и бережно установил ее на специальный постамент перед собой.

Морской царь был похож на строгого бескомпромиссного судью, который сделает все возможное для восстановления справедливости.

Хмурясь то ли от гнева, то ли от преломленного хрусталем солнца, Посейдон начал без предисловий:

– Я предупреждал тебя, чтобы ты никогда не появлялся перед людьми.

После первой укоризненной фразы дед поправил на шее изумруды и выровнял золотые петлицы на расшитом золотом хитоне.

Тончайшие изыски в одежде Посейдона подчеркивали громадную иерархическую разницу между морским царем и его внуком двуглавым змеем.

– Я не хотел причинить людям вред. Прости меня, дед, – неожиданной рифмой ответил змей. Высказавшаяся голова змея прогнула свою вытянутую шею, усеянную многочисленными рядами шипов, и коснулась блестящего мраморного пола. Вторая же голова, будучи поменьше первой, вела себя несколько отстраненно, как будто бы она и не была частью общей змеиной сущности.

Посейдон, услышав просьбу внука, даже не подумал о прощении. Он не был бы морским царем, если бы с легкостью прощал своим морским тварям подобные «невинные шалости».

– Нет, змей… Ты натворил в известной тебе бухте слишком много бед. Зачем ты появился перед людьми? Зачем ты причинил им страдания? За то, что ты сделал, я не прощу тебя, возможно, никогда. Или, быть может, когда ты полностью исправишь свою вину, я изменю к тебе отношение… Для исправления собственных ошибок я отправлю тебя в ту самую бухту, где ты учинил это форменное безобразие. Причиненное тобой зло должно быть перекрыто сотворенным тобой же добром. Каждый пострадавший должен получить от тебя столько благ, чтобы эти блага могли с лихвой перекрыть последствия твоего дикого проступка… Каждый пострадавший, – повторил Посейдон и строго, взыскательно посмотрел на змея.

Ему ничуть не было жаль внука. Наказание, которое он ему выносил, лежало в плоскости той моральной геометрии, которая во все времена являлась стержнем его божественного воспитания и совершенно особой правды.

Змей неловко выглядел перед дедом в хрустальной, гламурной зале дворца: огромный, несуразный, двухголовый.

Разве мог он предвидеть столь серьезные для себя последствия после, казалось бы, простой невинной шалости.

– Ты ничтожество. Ты слишком возомнил о себе и заслужил наказание, – суровый тон деда не позволял усомниться в серьезности его намерений.

– Я все сделаю, дед. Выполню все твои требования, чего бы мне это ни стоило, – поспешил заверить Посейдона змей. При этом он совершенно не представлял себе, каким образом будет творить на земле это самое добро. Неясно было даже: с чего и как начать?

– Все. Иди. В море твоя варварская психология неприемлема. Здесь жить ты больше не будешь, – Посейдон указал в сторону хрустальных дверей, требуя, чтобы внук немедленно покинул дворец, – иди и знай, что у тебя впереди другое будущее, которое даст тебе возможность выправить свое положение. Ты сможешь. Я помогу…

Последних слов деда змей не слышал. Неловко перебирая своими маленькими ножками, он выходил из дворца.

Дельфины, обозначившие себя черными точками на горизонте, по мере приближения к берегу повели себя просто вызывающе.

Они беспрестанно гоготали и высоко выпрыгивали из воды, всем своим видом стараясь привлечь к себе внимание.

Рисовать море с дельфинами не было малейшего желания. Эйден отложила кисть и не без грусти посмотрела на свое произведение.

Море, которое по замыслу юной художницы должно было стать стихией, смывающей грязь и все плохое на земле, на картине таковым не выглядело.

Волны, наяву подвижные, кипучие, на полотне получились унылыми, серыми, невнятными. Волновая масса выглядела инертной, неживой. Эйден, как ни старалась, не смогла придать волнам энергию, силу, ярость.

Морской змей в бухте, изображением которого Эйден собиралась придать колоритный сумрак всему пейзажу, на полотне так и не появился. Она попросту не решилась его изображать.

Без внутреннего ажиотажа, без жгущего душу драйва за кисть лучше не браться. Эйден отчетливо вспомнила слова своего наставника: «Художника нет без острой душевной провокации, без смелого вызова самому себе».

Твердо решив изменить свою жизнь, стать, наконец, смелой и дерзкой, Эйден подставила маленький острый кулачок под свой тяжелый подбородок с упрямой ямочкой и принялась наблюдать за приближающимися дельфинами.

Уже хорошо были видны их жирные лощеные спины.

Когда Эйден разглядела среди дельфинов в пенящейся водной массе белое тело человека, она вскрикнула и приложила ладони к щекам.

Дельфины старательно, как заботливые верные слуги, удерживали человека на плаву и быстро приближали его к берегу.

Выгнутая колесом спина, беспомощно раскинутые руки и запрокинутая голова недвусмысленно указывали на то печальное обстоятельство, что человек этот был мертв. Зрелище становилось не для слабонервных. Эйден побледнела и опустила голову.

Можно было подняться и уйти, и никто бы ее не обвинил. Но она осталась и, машинально проведя рукой по приподнятой ветром юбке, продолжила созерцать крайне необычное действо.

Перед береговой полосой на пляжном галечном мелководье дельфины собрались воедино. Дружно, словно по команде, они подняли над водой безжизненное тело и вытолкнули его на берег.

Задрав свои черные носы, как бы прося прощения за содеянное, дельфины быстренько ретировались.

Эйден с тревогой смотрела на разворачивающийся у нее на глазах трагический спектакль.

Пляж был пуст. Содействия или помощи просить здесь можно было, пожалуй, лишь у жирных чаек.

Повыше чаек в синем небе Эйден приметила орла. Стервятник описывал круги в небе над бухтой.

Скорее от безысходности, чем от надежды, Эйден посмотрела на пустую спасательную вышку.

Старое витражное окно поскрипывало от дуновений ветра. После того страшного дня, когда пляж в одночасье опустел, спасатели здесь не появлялись.

Дрожа от страха, Эйден на цыпочках подошла к оставленному дельфинами телу.

Труп молодого голого мужчины с раскинутыми руками, разведенными посиневшими пальцами лежал вдоль берега, упертый лицом в мелкую гальку.