Артём Останский - Слово закона. О магах и людях

– …Творец всего сущего, молим тебя, прими же душу брата нашего к себе, распали искру жизни его в Царствие Небесном, ибо всю жизнь посвятил он воле твоей… – заливался Урион.

Несмотря на то, что время едва ли перевалило за полдень, серый сумрак накрывал землю. Промозглый ветер бил назойливыми каплями в лицо. Как тяжелые серые тучи – предвестники дождя – заслоняли собой голубое небо, так сердце Аэрона окутала скорбь. То была не театральная печаль его коллег, а искренняя грусть о наставнике, – еще седмицу назад пышущем жизнью старике и правдоборце, праведном и верном Империи до мозга костей Приближенном. Тем не менее сквозь завесу горестных переживаний прорывались лучики радости и надежды – неподдельное ликование. Кончина старика – дорога вверх для Аэрона, уж он это понимал отчетливо, и эта мысль окончательно вытеснила скорбь, наполняла согревающим душу предвкушением становления Приближенным. По телу пробежала согревающая рябь.

– …Да огради от тварей безумных из Бездны беспросветной ты душу его…

Стоять и слушать условности традиции вдруг стало невыносимо мучительно для Аэрона – хотелось самому преждевременно поджечь тело. И вновь его разразило нечто укоризненное, печальное, противоречивое, – тоска об утрате вновь овладела им. «Как я могу радоваться кончине того, кто дал мне возможность присутствовать здесь?.. Кто возвысил меня. – Аэрона передернуло. – Тем, кто вершит историю, – жалость неведома! – тут же устыдил он себя». Но укус падальщика, именуемого совестью, порождал укор не за мнимое предательство из-за радости кончины Титоса, а за то, что он не может усилием воли целиком отдаться моменту ликования, отогнать бессмысленную скорбь.

Где-то вдалеке сверкнула неподвластная даже могущественнейшим лэрам – дикая и необузданная – яркая вспышка. Небо разразилось громом на всю округу. Редкие капли западали с неба и быстро переросли в проливной дождь, заглушающий речь Уриона.

– Будто бы знак самого Бога, – тихо обратилась к Аэрону, стоящая справа Приближенная по внешнему соглядатайству, чье лицо не пощадили морщины. Несмотря на почтенный возраст, выглядела она бодро: вороньего цвета крашеные волосы не выдавали седины, идеально прямая осанка, а голос чеканный, грубый и в то же время женственный, без малейшей толики старческой хрипоты. – Словно сам Творец принял душу его… или наоборот, отверг. Вы как считаете?

Аэрон скрестил руки на груди, не понимая, чем раздражен больше: проклятым холодным дождем, мерзким шажочками прокрадывающимся за шиворот, или внезапным обращением Гильды. Он прекрасно помнил наставление покойного наставника – одно из немногих, с которым был всецело солидарен: «Опасайся и сотрудничай всегда с теми, кому до всего есть дело; воинствующие или безразличные ко всему – плохие союзники. В нашем деле лучшие сторонники те, которым нельзя доверять. Ибо доверие вызывают либо чересчур вероломные, либо попросту глупые». Однако с ней сотрудничать Аэрон не спешил. И не беспричинно.

– Всенепременно к себе возвысил. Нет повода душу его отвергать, – напустив увлеченный богослужением вид, придерживаясь тона холодной вежливости, ответил Аэрон. – Почтеннейший лэр Титос верой и правдой служил нашему великому делу. И всем нам, стражам баланса мирового и исполнителям воли Всевышнего, рядом с ним место уготовано, не так ли?

Он не видел лица лэрэсы, но очень надеялся – та колкость оценит, ведь она не могла не знать, за какие «заслуги» неожиданно для всех Титос сделал его своим преемником.

– Безусловно, безусловно, все мы его воли исполнители. В особенности тем стремиться реабилитироваться под его всевидящим оком необходимо, кто по молодой неразумности отважился богохульствовать.

Гильда выдержала паузу. Аэрон вытянул шею, нарочито проявляя крайнюю заинтересованность к богослужению Уриона, а мысленно ликовал, что она так легко заглотила безобидный словесный крючок.

– …И убоится тот кары Творца, кто очернить имя лэра Титоса посмеет, ибо всю жизнь неусыпно следовал он…

– Впрочем, оставим сентенции богослужителям, – с ноткой понимающей усмешки в голосе заключила Приближенная. – Мне кажется, приоритетнее блюсти жизнь настоящую, в которой даже самое невинное ехидство может послужить началом бессмысленного раздора. – Аэрон перевел взгляд на лэрэсу: ее ясные, чуть прищуренные из-за дождя и ветра янтарные очи были устремлены прямиком на него. – Меня всегда занимал вопрос, – отведя взгляд, как ни в чем не бывало, продолжала она. – Если все мы такие святые и любой праведный маг априори будет возложен на подобное ложе пред сожжением, отчего же над алтарем изваян второй близнец, греху поддавшийся?

«Что за глупый разговор? К чему эти философствования посреди церемонии прощания? К чему-то ведет, ведьма, осталось выяснить к чему», – подумал Аэрон, а вслух ответил, придав банальности официальный тон:

– Для устрашения, полагаю. Не всех преступных лэров и лэрэс закон наш мирской на чистую воду выводит, а от суда Божьего никому не уклониться. Вот и здесь символизм – к кому душа отправится после смерти: к святому Этариусу – с разумом Творца сливаться, – или к проклятому Мавринию – вечность в Бездне прозябать.

– Устами книжек старинных глаголете, – усмехнулась Гильда. – Смею предположить, ваш наставник безусловно к Этариусу отправится. Уж я его хорошо знала, благо пути наши зачастую пересекались… – как бы проглатывая последние слова, ответствовала она.

«Слишком дешевая театральщина, – подумалось Аэрону. – Поиграть решила со мной, карга? Может, еще и завербовать попытаешься? Что ж, я согласен, проверим твое искусство ведения диалога. Как там говорится? Дай насладиться жертве своим превосходством, и она добровольно угодит в капкан».

– Так вы с достопочтенным лэром Титосом были в хороших отношениях? Видите ли, премногоуважаемая лэрэса Гильда, мой наставник отлично обучал меня тонкостям своего дела, однако о личных отношениях предпочитал умалчивать. Интересно узнать…

– Вы заткнетесь сегодня, или нет?! – обернувшись, пролаял Крон, Приближенный по военному ремеслу, чьему роду деятельности полностью соответствовала внешность: крепкое, можно сказать, бычье телосложение, рыхлое, с высеченными морщинами, извечно хмурое лицо, редкие вкрапления седины в густой бороде и гриве. – Имейте уважение к покойнику!

Его медный бас, так подходивший к симфонии дождя и ветра, привлек внимание всех Приближенных и преемников, даже Урион на мгновение запнулся.

– Прошу меня простить, – нарочито кротко, склонив голову, произнес Аэрон.

Богослужение продолжилась. Крон отвернулся. Непогода как была, так и осталась.

– Засим, полагаю, нашу беседу лучше отложить, – тихо проговорила Гильда, – Сдается мне, лэр Титос воистину хорошо вас натаскал. И вот еще что… молодой Приближенный лэр Аэрон, примите мои искренние поздравления.