Янни Хаски - Система. Соглашайся или борись

За первые пять миль мне попадается один детский сад и одна школа. Наверное, больше и не надо для тех, кому «посчастливилось» здесь родиться и расти. Неожиданно я спотыкаюсь о щербатый бордюрный камень и падаю на неопрятный газон, понимая, что встать уже не в силах. Мимо проходят, скрипя железным нутром, автобусы, как издевка и злая насмешка судьбы.

– Эй, вставай! – Окликает меня кто-то вкрадчиво. Еле разлепив усталые воспаленные глаза, я вижу хорошенькую девушку примерно одних со мной лет. – Ты как? Живая?

Кое-как я принимаю сидячее положение, борясь с голодной тошнотой и головокружением. Девушка называется Кэти, говорит, что живет недалеко, работает в соцслужбе курьером. Она – дочь пораженной в правах, здесь оканчивала школу.

– Моя мать – инвалид, она живет на бонусы от пособия, я получаю мало, но на поесть хватает. У меня мечта вырваться отсюда за ту стену, – она кивает туда, откуда я брела весь сегодняшний день, и я отвечаю ей горькой усмешкой. – Где ты живешь?

Называю адрес, и она лишь присвистывает:

– Не повезло. Но что поделать? Найдешь работу, сможешь немного подзаработать и переехать в место поприличнее.

– Где найти работу? – спрашиваю, чтобы хоть что-нибудь спросить. Потому что на самом деле я уверена, что стану заниматься поисками родной матери, хоть и понятия не имею, как это все будет выглядеть. Я смотрю по сторонам и верю и не верю, что это все со мной: за всю жизнь я не получала впечатлений больше, чем за истекшие сутки.

– А что ты умеешь?

– Не знаю, что. Говорю на двух языках. Знаю историю и право.

– Практики прошла?

– Нет. Не успела.

– Тогда плохо. Без направления на практику дальше не двинешься. Можно, конечно, в бар пойти или в магазин. У нас, бывает, обслуга больше зарабатывает, чем образованные, это как повезет… Лишь бы легально взяли, нелегалов тьма, у них какая-то своя валюта. Но я почти ничего об этом не знаю…

Слез уже нет, также как и желания поддерживать разговор. Кэти видит мое состояние и предлагает посадить меня в автобус за ее счет. Первое проявление человечности в этом жутком месте. Я с огромной благодарностью соглашаюсь.

– Я, правда, на автобусе почти не езжу, мне дорого, да и для здоровья полезно ходить пешком, но тут ведь форс-мажор, верно? – Она заталкивает меня в смердящее нутро общественного транспорта и прикладывает палец к устройству. На табло появляется надпись: «Списано 5 бонусов. Остаток – 25 бонусов».

Не в силах скрыть эмоции, поворачиваюсь к ней, но двери с грохотом закрываются, а она еще несколько секунд, пока не скрывается за поворотом, машет мне рукой. Добрая, добрая Кэти! Мать получает нищенское пособие по инвалидности, ей самой, судя по всему, нечего есть, а она тратит шестую часть сбережений, чтобы помочь вонючей бродяжке, то есть, мне. Я ее обязательно разыщу и верну долг! Когда-нибудь.

Когда я захожу на вахту социального общежития №13, нет, ну надо же, какое число, прямо как день моего рождения, на улице уже темно. Мне повезло, что остановка совсем рядом с пропахшим человеческим зловонием подъездом, ведь из темных углов подворотни кто-то орет и яростно хохочет, но не очень пофартило с маршрутом автобуса, ведь мы с водителем изъездили добрую половину С-сектора вдоль и поперек, пока не собрали пассажиров буквально со всех возможных остановок. Моя оказалась конечной. Ну кто бы сомневался.

Консьержка, уродливая бабка, взирающая на мир одним мутным глазом, оторвалась от старого замызганного монитора, где передавали новости, и с ненавистью уставилась на меня.

– Чего надо?

– Кажется, я здесь живу.

– Кажется ей… Нажрутся до соплей, потом мерещится черт-те что! Говори номер, че стоишь как мебель?

Я называю свой ИД и она принимается, совершенно никуда не опаздывая, тыкать корявыми пальцами в допотопную клавиатуру, наверное, ее ровесницу. Опять тянутся мучительные минуты. Здесь до ужаса накурено, откуда-то несет мочой и блевотой, прекрасные ароматы смешиваются с чьей-то душной стряпней. Одно радует: есть совсем неохота. Быстрей бы дойти до кровати! Я просто с ног валюсь, а внутри пороховая бочка – лишь чиркни спичкой, взорвусь.

Будто подслушав мои мысли, в дверях появляется подвыпившая компания из двух совсем молодых девиц и одной тетки преклонных лет.

– Эй, сучка, чего уставилась? – орет мне самая пьяная и дерзкая, отойдя на приличное расстояние шагов в пять. – Пошла на …! Тварь вонючая!

Терпеть подобные оскорбления от проспиртованного куска биомассы я не могу, просто нет сил после всего произошедшего, и я, подходя с безобидным видом, будто плохо расслышала, точным ударом сбиваю ее с ног в тот самый миг, когда бабка индифферентно называет номер комнаты, шмякая о стойку ключ на кольце даже без бирки.

От моей выходки две оставшиеся пьяницы бегут вверх по лестнице, обещая привести подмогу, а консьержка вопит, что не потерпит драк в свою смену и передаст куда следует, какую падлу поселили в их общагу.

Я только вздыхаю – началось. Не без труда впотьмах найдя запасную лестницу, без помех забираюсь на последний этаж. Когда мои ноги, еле ступая, заносят изможденное тело под самую крышу, оказывается, что ключ был и вовсе не нужен: дверь болтается на одной петле. Ой, пардон, это тамбур. Здесь покоятся вонючие заношенные до векового сала тапки и такие же штиблеты с отдавленными задниками. Вонища соответствующая. Четыре двери. Одна ведет в общий санузел и две душевые, которые ни разу не видели тряпку и дезинфектор.

Отпираю дверь и оказываюсь в комнате метра два с половиной шириной и не более четырех в длину. Здесь топчан вроде того, что был в камере, узкий стол с табуретом у самого окна – грязного и незашторенного, к стене прибиты крючки для одежды. Это все. Ни подушки с одеялом, ни иных принадлежностей для мало-мальского быта. Хотя нет: из-под кровати виднеется угол какого-то пакета – черного, в таких на задний двор выносят мусор из кафе. О боги! В мешке кое-какие мои вещи и предметы личной гигиены. А поверх – записка. Читать не хочется, но я делаю над собой усилие и разворачиваю послание, постепенно стекая по стене на пол.

«Собрала тебе все, что смогла. Мы с Рэджи уехали. Искать нас бесполезно. Я никогда, наверное, не пойму, почему ты так с нами поступила. Прощай. Марго». Если до того мне казалось, что запас слез исчерпан, то теперь они накатывают вновь и я валюсь прямо на пол, – плевать, моя одежда, поди, гораздо грязнее, – и реву как сумасшедшая, пока в стену не раздаются смачные удары кулаком и характерный голос настойчиво не просит заткнуться.

Превозмогая омерзение, иду в общий санузел и пытаюсь отмыться. А после, стоя посреди комнаты на одной ноге, поставленной на сменную пару кроссовок, натягиваю на себя все имеющиеся теплые вещи, потому что в комнате чертовски сыро, а без одеяла я до утра околею. Единственная вещь, которой я могла бы укрыться – это полотенце, но оно сохнет на спинке кровати. Когда ложусь, мне кажется, что подо мной голые доски, но это из-за того, что мои торчащие ребра никак не найдут удобного положения на комковатом тонюсеньком матрасе. Уверена, что не усну, и сразу отрубаюсь.