Эрнест Зариньш - Лес на семи холмах. Сборник рассказов и пьес

Сегодня особенных задержек на работе не должно было быть, и именно поэтому Ангрин, перед тем как закрыть за собой дверь спальни, ещё раз повернулся, и улыбнулся, когда взгляд его упал на распаренное от сна тело женушки, в полудреме, потревоженная уходом мужа, она переворачивалась, пытаясь найти самую оптимальную позу, чтобы вернуться в объятия Морфея…

Прошло уже немало времени с того момента, когда мэр занял свой пост, и вот уже второй раз занимал почетное кресло городского головы, пользуясь популизмом и первоначальной растерянностью горожан после смерти Сатарпа первого. В ход пошли специально нанятые политики из разных лагерей, ведущие хитрые паучьи схватки, хотя финансировались они из одного источника. Играя на тонких чувствах привязанности горожан к привычному порядку вещей, через городской листок люди мэра пугали народ страшными последствиями, развязыванием войны с соседними графствами. Другие обличали этих писак, объясняя, насколько абсурдны их речи, при этом завоевывая популярность плебса, и в нужный момент начинали агитировать, не напрямую, конечно, исподволь. Естественно, пришлось нанять обширнейший штат бумагомарателей, в том числе многие были выписаны из-за границы. С учетом специфики работать на мэра пошли люди из того сословия, что в любом приличном обществе называется сволочным. Не стесняясь в выражениях те принялись клеймить конкурентов.

Ангрин, конечно же никогда не верил подобным «подмастерьям от пера». Одно время, он, как неглупый горожанин, даже пытался найти выходы на новоизбранного мэра, чтобы доказать тому, что по разветвленной сети каналов доставлять королевскую почту намного удобнее, чем конные омнибусы, и уж куда надежнее, чем обычные фельдъегеря, которых хлебом не корми, дай только в кабак заглянуть, потрогать за неприличные места местных приличных девушек и выпить хмельного пива, или испанского вина. Частенько бывало, что под действием хмельного напитка у солдатов короля пробуждалась невиданная залихватская удаль, в каждом углу начинали видеться враги империи и гнусные шпионы, направленные в империю с одной лишь целью. Вредить императору. Причем градация и злонамеренность недружелюбных действий подлецов варьировалась в зависимости от степени подпития бравых охранителей, в большую или в меньшую сторону. Ломать королевскую утварь, скрипеть половичком, натравливать на лошадей глашатая местных дворовых собак, всё это для егерей в крайней степени «нагруженности» отдавало не просто пакостью, а изменой идеалам, личным покушением на монаршею власть, и гнусным проявлением реваншизма. Хотя были у такого поведения королевских послов и положительные стороны. Так, местные полицмейстеры, лишь завидев очередную тушу в зеленых штанах (а именно так одевались царские глашатаи), которая медленно заваливалась на бок, в ритме конской иноходи, периодически разрождаясь матерными куплетами, разносящимися по сонным улочкам, понимала, что скоро придёт их час. Сообразительные слуги порядка, быстро сообразив куда дует ветер, следили за такими наездниками, и лишь только очередной горожанин умудрялся (а уж это, поверьте, было дело плевое) попасть под их горячую руку, тотчас же возникали, как будто из-под земли, тут же, словно отдавая должное слугам короля, препроводили «провинившихся» за угол.

Вначале они серьёзно брали с них штраф, просто за то, что мешали осуществлению царской службы, а позже уже стали просто в наглую брать побор с постояльцев местных кабаков «за защиту от царских слуг». Они ведь, хоть и пьяные, всё равно при исполнении, и могут за шашку схватиться. Причем безнаказанно. Вот с этими поборами, постоянный постоялец местных кабаков, а по совместительству владелец пары лодок, Ангрин, и боролся. Боролся путем предложенной королю реформы егерской службы. Мол, попроще надо быть, да и подальше от злого населения.

Но, к сожалению, план не выгорел. Мэр понял, куда дует ветер, и распорядился создать особую службу, которая занималась доставкой пиццы и бумаги королю, подвозила местным глашатаям королевские указы, и так далее. Но, через полгода с лишним, возникла проблема, кучера стали жаловаться, что красивые кареты, заказанные местным дорогим подмастерьям- краснодеревщикам, начали стихийно и массово ломаться. Мэр выслал специальную делегацию, из Угра Круглоглазого, Милены Дружелюбной и Остряка Эга Снежного, чтобы проверить дело на месте.

На площадке для карет несколько пошарпанных экземпляров ожидали отправления в путь,

Остальные, видимо были в разъезде. На одну из карет длинноногий верзила-кучер уже затягивал закутанного в разноцветные одежки паренька, второй уже сидел сверху, на крыше кареты, активно раскачивая свои пухлые ножки в длинных носочках, периодически отправляя свои деревянные каблуки в металлический остов кареты, из-за чего по всей площади разносились звуки ударов.

– Эй, Арвид, ты чем там занимаешься, – Угр узнал в длинноногом кучере первого секретаря высшего ордена заморской подвязки, кавалера местной философской ложи Арвида Опорного.

Арвид посадил мальчонку на дрожки, и развернулся в сторону путников.

– Приветствую вас! А я… тут детей катаю. Так сказать, поднимаю уровень доверия к власти среди подрастающего поколения. После этих слов с крыши кареты показалась измазанная детская мордашка, в воздухе послышался свист, и Угр краем глаза увидел, как небольшой камень летит прямо в плечо Эга. С крыши кареты послышались восторженные вскрики. Малыш забил в ладоши, и поспешил слезть обратно на дрожки, понимая, что пора спасаться бегством от неминуемого наказания.

И вовремя, потому как рассерженный Эг уже подбежал к повозке, и потирая подбитое плечо громко выругался. Ему ничего не оставалось, как наблюдать за сверканием удалявшихся по полю мальчишеских пяток.

– …Вот же сукин сын, – Эг оперся о поручень повозки, ибо никак не мог отдышаться. Собственно, его работа и не предполагала каких-либо значительных физических нагрузок, он занимался в королевском ведомстве лишь перенесением на бумагу и переписывание в нужном объеме королевских уставов и петиций, которые позже отправлялись в дипломатические миссии и посольства. Иногда он, правда, осуществлял ещё одну миссию, но уже негласную. Но об этом потом.

Сейчас же Эг, сплюну на серый булыжник, подозвал двух гвардейцев охранения, и приказал им тотчас же проследовать за сорванцом с рогаткой, если он не оставил следов, то путем розыска среди горожан, проследить за ним и привести тотчас для искупления повинности. Гвардеец, наряженный в зеленый камзол, с золотистыми эполетами, в длинных, начищенных крагах, вызвал фуррор среди толпы спешащих по улицам с тазами бледнолицых полных прачек и торговок, разухабистых и сдобных, как и сами пирожки, которые они навязчиво предлагали прохожим. Толпа мешала солдатам искать глазами ускользающий силуэт мальчика, толпа сбивала их с ног, и в итоге, они остановились уже почти на берегу обрыва, отграничивающего старую, величественную городскую часть, с её коричневыми, серьёзными, словно лица присяжных судей, особняками. Здесь не жила всяческая шантропа, здесь обитали солидные горожане, которые никуда не спешили, поэтому улицы были свободны от зевак, торговок, зазывал. Именно на это видимо, рассчитывал мальчишка, устремившийся на эти безлюдные улицы в поисках спасения. Но подобная смекалка сослужила ему плохую службу. Дело в том, что, как мы упоминали раньше, эта часть города располагалась у каменистого обрыва, слойного, как пирог знаменитой в городе г-жи Мэри, бывшей жены крупного городского чиновника, а теперь просто рестораторши. Так вот, лишь только оборванец, следуя спасительному инстинкту свернул на одну из боковых улиц, он понял, что это улица с одной стороны упирается в большой, выкрашенный белым забор, за которым его не ожидает ничего хорошего, кроме троицы черных как смоль белозубых, ощетинившихся в кровожадной ухмылке крупных псов. С другой стороны, следовала лишь узкая тропка, взбирающаяся таким крутым образом на утес, что в торопях можно было легко сверзиться и сломать шею.