Александра Нюренберг - Превратись. Вторая книга

Улицы мягко колебались, похожие на коробку для рукоделия с напрочь перепутанными нитками, в которые забралась мышь. Многие леопарды были в кожаных тиснёных портупеях с широкими поясами, ладно перехватывавшими их атлетические в большинстве фигуры. К поясам крепились многочисленные предметы: по-видимому, род кортиков в кожаных же ножнах, что-то вроде портняжных варварского вида ножниц с колпачками на страшных, крестообразно сходящихся остриях, и небольшие, с Ведину ладонь, треугольные лопаточки.

– Как вам гостеприимство нашей страннолюбивой тётушки? – Мимоходом спросил молодой пастор, всё время занимавший, в особенности, акулу презабавным разговором по поводу ксенофобии.

В манере его вести перестрелку неоконченными репликами и всегдашней готовности рассмеяться (хотя после обоюдного веселья по поводу Участи заезжего критика он ни разу этого не сделал), не чувствовалось специфического обаяния, которым отличалась Сари, но с ним в целом было занимательно.

– Всё хорошо.– Серьёзно и в тон ему отвечала переимчивая акула, кивком благодаря посторонившегося леопарда, подстригавшего ветровой заслон. Рядом стояла жена (в тоненьких и лёгких ремешках портупеи), очевидно, давно просившая его об этом.

– Особенно, – продолжала акула, – санузел. Краны, ручки, полотенцедержатель и прочие детали очень удобны.

– Ах. – Воскликнул пастор с закипевшими смехом глазами, – жаль, Сари не слышит. Вы уж повторите это при ней, будьте ласковы. Она так старалась, приводя всё упомянутое в порядок!

– Непременно. – Пообещала Веда. – Хотя и предпочла бы в этом отношении следовать местным обычаям.

При этих словах леопард (не тот, что подравнивал изгородь, а другой, моложе и крупнее, посреди улицы в толчее, с мышцами, ходившими под короткой шерстью, как яблоки), стягивая нарамники, поднял морду и посмотрел на Веду. Жители, в общем, не обращали особого внимания на пришлецов, исключая ручеёк вежливых отрывистых замечаний, когда, уступая дорогу, они неуловимо подавались в сторону на задних лапах с кожаными перевязками над коленом, или приветствий, когда с ними здоровался провожатый гостей.

– Да, наши лопатки, завещанные нам, согласно священным текстам, прародителями из Далёкого Неба, очень милы.– Подхватил смешливый пастор с обычной подавленной готовностью разулыбаться. – Надеюсь, – он склонил к Веде удлинённую морду, с мужественными подушечками, ощетиненными пучками усов, – в вашем замечании истой путешественницы нет ничего иронического?

– Ни в коем разе.– Категорически отмела Веда Львовна, глазами здороваясь с распортупеенным леопардом. Тот, уже успевший присесть на ближайшее крылечко, медленно привстал, поклонился, комкая в лапе связку ремней.– Напротив того, в ваших обыкновениях есть нечто… м-м, как бы сказать?

– Поучительное и в то же время трогательное? – Поискав слово и, оправляя белый воротничок свой, предположил попутчик.– Кстати, мы пришли.– Тотчас прибавил он, делая пригласительный жест лапой и не дав времени согласиться, либо отвергнуть предложенное.

«Пришли» означало, оказывается, что они остановились возле ветрового заслона из кипарисов, точь-в-точь такого, как всюду в посёлке, разве что чуть выше и с более широкими воротами, так и приглашавшего войти, тем паче, что Орс, представлявший дотоле мутный золотой шарик, оживился, катясь к Западу, и пригрел неожиданно крепко плечи Веды Львовны.

В основательном овальном дворике первое, что останавливало взгляд, было отсутствие дерева. Тёплая прохлада утоптанной хвои, коей присыпали землю под ногами, делала ненужными почётные табуретки. Здесь общались и неспешно переходили с места на место, изредка задирая мощные морды к ласковому вечернему небу и то ложась на передние лапы, то лениво осаживаясь на задние, двенадцать или около того жителей.

Никто не глазел на гостей, не перешёптывался и на пару минут, пока пастор вступил в краткие переговоры с одним, двумя из присутствующих, Всеволод и Веда оказались предоставленными самим себе.

Обсуждались организационные моменты, прозвучали слова вроде «…поспели к трапезе?» и успокоительное «в порядке», причём пастор говорил на суржике из сурийских и местных слов

Сбоку разговаривали два леопарда на родном языке с преобладанием лиричных согласных сочетаний, где преобладал звук «м», но, заметив, что гостья прислушивается, сейчас же из расхожих приличий перешли на сурийский, которым они владели очень чисто.

– …Последнее испытание.– Говорил один из собеседующих, с полуслова оставивший мурлыкающий говор, ради родного языка акулы.– Металл. Лабиринт со множеством механических ловушек. Представляете, Гоби?

Тот, к кому обращались и слушавший с обманчивой ленцой, а на деле напряжённо внимательно, что и вообще, заметила Веда и подтверждаю я, свойственно леопардам, подковкой выгнул подвижную верхнюю губу в знак того, что он представляет.

– Изощрённых ловушек, заметь, милый, как и всё в этой душегубке. Вот-с. В конце этого лабиринта, набитого смертью – а звание офицера у них получает лишь тот, кто испытан именно этою дамой – выход, преграждаемый гигантским, в рост прехорошенькой леолюдочки (оба хихикнули) кувшин, но, увы, тяжелее этой предполагаемой прельстительной особы раз этак в четыреста, ибо, Гоби, отлит он из сплава, известного лишь им и уж, поверь, секрет они прячут у себя посреди Отца-Океана даже от своих дражайших наставников в… ну, там, где штаб-квартира этих господ. Да, и… Да? Полагаю, м… там преобладает медь, этот металл-предатель, носящий в себе отрицательные эманации. Толком не знаю. Важно не это, а то, что тут испытуемому остаётся после всех совершённых им чудес ловкости и ума одна только грубая физическая сила. Как, скажем, у Сахиры…

Тут оба обернулись на громадного леопарда с усмешками, на которые тот добродушно огрызнулся. Сверкнув глазом куда-то возле туфелек Веды, потёртых у носков, и тем дав знать, что не мешает гостье удовлетворять своё праздное любопытство, а попросту подслушивать чужой разговор, рассказывающий о металле спокойно и, как ни в чём не бывало, продолжал:

– …Физическая сила и… (тут он употребил родное слово и, видимо, слегка затруднился переводом, потому что в этом месте так и остался пропуск). Нужно схватить кувшин за горлышко и сдвинуть, отшвырнуть его с пути. Не так уж, впрочем, страшно для силача вроде Сахиры (снова ухмылки) либо… (тут снова вставилось непереводимое словечко). И человек, поверь, может справиться – особливо, ежли он воспитанник этих господ, и после того, как он преодолел коридоры с разверзающимися трещинами под ногами, ведущими в Ад, о чём там предпочитают не знать, и всеми этими клюющими птицами и ядом на стенах, ну, и прочим. Но дело в том, что кувшин, напоминающий обворожительную особу, раскалён докрасна. Весь, Гоби, включая горлышко, за которое, естественно, удобнее всего схватиться испытуемому – не нам с тобой, Гоби, и слава Орсу. Как хорошо, Гоби, что не нам. На горлышке по металлу тщательнейше вычеканен некий узорчик, и, когда – ты следишь, Гоби? – когда будущий офицер возьмётся за пылающее горлышко, на ладонях у него останется характерный оттиск. На обеих ладонях, а они так же чувствительны у людей, как и наши. Тогда офицер, выйдя из коридора, говорю тебе, не нуждается более ни в каких подтверждающих бумагах, а ведь ты знаешь, до чего они любят бумагу …