Денис Ганиман - Голос Уручи. Повесть

Курчавые волосы – ещё полбеды, а вот синие глаза – уже настоящая катастрофа. Нао’нар верят, что в синеве таких глаз обитает частица мистической воли Энэки. Если долго не отводить взгляда от человека, избранного повелителем вод, твоя душа может навсегда сгинуть в морской пучине. Всего лишь суеверие, и многие взрослые прекрасно это понимали, но даже они неохотно вели со мной беседу, что уж говорить про моих сверстников. Ребята постарше просто избегали встреч со мной, а местная детвора вечно подшучивала и поддразнивала: «Дурная кровь! Сын Энэки идёт! В глаза не смотри, а то проклянёт!» После и они бросались врассыпную, а я снова оставался один. Ну, хотя бы камнями не закидывали, уже большое им за то спасибо.

Нервно фыркнув, словно одичавший пес, я постарался отогнать хмурые мысли. Нет, в такой торжественный день нельзя было грустить! Широко расправив плечи и наполнив лёгкие утренним воздухом, я потихоньку запел гимн солнцу, которому меня обучила когда-то Каори. Подобно нараставшему дневному свету, слова мои становились всё громче и громче, пока эхом не разнеслись по всей деревне. И вот уже кто-то сонливо начал подпевать мне из окошка одного из домов, что у гончарной мастерской, а дальше к нам присоединились голоса из хижин за рыночной площадью. Большая честь – пробуждать спящих, возвращая их души в неподвижные тела, освобождая соплеменников от чар «временного забвения», которое иначе зовётся «апак’аний» 12 12 Апак’аний (с яз. «Эка») апак – смерть, недостаток, исчезновение; аний – временный, изменчивый, непостоянный . Только в такие минуты я ощущал связь с людьми Нао, наше пение сливалось в единый поток, мы вместе произносили священные слова, повинуясь общему мотиву.

Когда у столпов показался чей-то лениво покачивающийся силуэт, я сомкнул уста и с чувством выполненного долга закинул на плечо сумку. Очень скоро жители должны были собраться на Песенной площади, чтобы восславить начало нового дня. Не желая быть замеченным, я быстро миновал Пруд радужной рыбы, затем Кольцо совета и растворился в тени яблоневых садов. Путь к хижине целителей неблизкий, а успеть нужно было до полудня, чтобы встретиться с травницей Кхетой, заготовившей для жертвенных подношений пламени пряные травы и коренья.

Кхета выбрала Путь отшельницы, покинув Нао после смерти мужа. Дети, конечно, старались навещать одинокую старушку, даже приводили к ней внуков, но душа её уже очень давно принадлежала лесу и тому ветхому домику на светлой опушке, где Кхета выращивала лекарственные растения, необходимые для припарок, мазей и всяческих настоек.

Миновав кукурузные поля, когда я уже почти добрался до пастбищ, на меня вдруг нахлынуло знакомое ощущение, с которым в прошлый раз я столкнулся у южного подножия вулкана. Было немного страшно, мне отнюдь не хотелось упасть без сознания и проваляться затем в кровати двое суток в ужасном оцепенении. Тогда, правда, я спал у горячих источников, теперь же мой дух был свободен от апак’аний. На что это похоже? Пожалуй, свои переживания сравнить я могу с медленно подкрадывающимся ударом волны. Да, если представить, что ты стоишь на берегу, повернувшись к морю спиной, и вдруг чувствуешь, что из-под твоих ног уходит вода, ты увязаешь в песке по колени, а позади уже ревёт огромная волна, поднявшая камни, водоросли, осколки рифа, и готовая обрушить всё это «богатство» на твою несчастную голову, вот тогда можно приблизительно понять моё состояние, отзывавшееся странной пульсацией в теле.

Было непросто сохранять спокойствие, но когда то наваждение исчезло, я ощутил неописуемую лёгкость в голове, руках и ногах. Мне казалось, что ветер вот-вот оторвёт меня от земли и унесёт высоко к облакам или даже выше. Глаза мои были закрыты, но отчего-то мне всё виделось со стороны, нет – откуда-то сверху. Уста мои вытянулись и затвердели, а в горле зародилось желание издать ликующую волну пронзительного звука. А затем всё пропало, исчезло, стихло, и в этой неестественной тишине я сумел различить птичий клёкот. Облегчённо выдохнув, я поднял глаза к небу, где в тёплых воздушных потоках парил белогрудый коршун.

Сэдэ сказал бы, что меня настиг дар Энэки, а значит, я должен был обратиться к божеству через мысленную связь с посланцем небес, задав какой-нибудь вопрос. Но я этого не сделал, мне только хотелось продолжить своё путешествие и поспеть к жилищу Кхеты вовремя. Отдышавшись, я поблагодарил коршуна и поспешил к уже видневшейся за пастбищем окраине леса.

Вынырнув из лесной сени, я оказался в том самом месте, куда меня вёл долг названного сына Каори и Сэдэ. Кхеты не было дома. Видимо, она ушла в рощу дубовой ветви, чтобы поговорить с Уручи. Так она объясняла мне, что хочет побыть вдалеке от всего мирского, предавшись воспоминаниям о былой жизни и позволив больным ногам хоть немного расходиться. Иногда я, когда задерживался в хижине целителей допоздна, видел Кхету, возвращавшуюся после таких походов с корзинкой грибов, желудей или мешочком речной глины. В её длинных дымчато-серых волосах всегда путались листочки, пушинки скрипун-травы и репейные колючки.

Войдя в пустое жилище, я произнёс про себя благословение дому и принялся за поиски заготовок. Отыскать травы было несложно: их густой и сладковатый аромат привёл меня к плетёному сундуку в маленькой тёмной комнатушке в южном крыле хижины. Кхета тщательно высушила и бережно завернула в ткань связки аниса, многоколосника, мяты, иссопа, душицы и, конечно же, в отдельном мешке ждали своего часа измельчённые листья гинги. С большой благодарностью к труду целительницы я оставил на кухонном столе свежую голову сыра, коробочку пшённой муки и два заранее отваренных початка кукурузы.

В Нао я успел вернуться засветло. Вечер, не торопясь, разливался приглушёнными тенями по тропинкам, заборам и садовым деревьям. Посчитав, что времени ещё предостаточно, я остановился у пруда, чтобы полюбоваться танцем радужных карпов. С малых лет я очень любил приходить сюда и подолгу наблюдать за сверкающими спинами рыб, которые представлялись мне живыми звёздами, покинувшими простор надземного океана и зачем-то поселившимися в чаше тёмной воды, что находится между Кольцом совета и Песенной площадью.

Однажды Каори рассказала мне историю об охотнике, некогда жившем на далёком острове Оканна. Сурадха, так его звали, был сильным и ловким. Его стрелы летели далеко, разрезая ветер, и всегда находили цель. Став мужчиной, он взял себе в жёны прекрасную вышивальщицу Ансу. Как того требовал обычай, после танцев Арунни 13 13 Арунни (с яз. «Эка») – солнце , которые устраиваются в честь весеннего равноденствия, Ансу и Сурадха поселились в одной из летних хижин в южной части острова. Вскоре Ансу понесла дитя, и ей был сон, что дух радуги сбежал от дождевых струй и спрятался в её животе. Тогда она попросила мужа принести для неё из деревни самые яркие нити, какие только он сумеет выторговать у тамошних мастериц. Пока Сурадха выполнял поручение возлюбленной, в их жилище явилась провидица Инуш. И было предсказано Ансу, что Энэки позавидует красоте её ребёнка, если тот родится человеком с душой радуги, и заберёт младенца в Царство вечной тьмы, откуда смертным нет пути назад. Долго плакала Ансу, а когда вернулся Сурадха, она рассказала о беде, пришедшей в их дом. Тогда молодой охотник взял лук, колчан, наполненный стрелами, и направил стопы в священный лес. Он сел у корней огромного ясеня и воззвал к Инанне, умоляя спасти его жену и ещё нерождённое чадо от гнева повелителя вод. Сурадха клялся, что закопает свой лук, и рука его впредь не коснётся тетивы. Инанна не проронила ни слова, но в ту ночь Ансу вновь был сон, в котором всё, что она вышивала, сходило с полотна живым и одухотворённым, словно по волшебству. Сурадха, как и пообещал, оставил охоту, а его жена начала вышивать искуснейшую картину, на которой постепенно появлялись невиданные узоры, водяные лилии, озёрная гладь и стайка разноцветных рыб. С последним стежком картина вдруг исчезла, а вместе с ней Ансу и Сурадха. Жители Оканны так и не поняли, что стало с охотником и вышивальщицей, но шептались тайком, что на месте их хижины будто бы появилось глубокое озеро, в котором плавают божественной красоты карпы, каких на всём белом свете не сыщешь. И было их три: два больших, а один совсем крохотный.