Михаил Сидоров - Записки на кардиограммах (сборник)

– Давление?

– Шестьдесят. Промедол, реланиум, гормоны с полиглюкином.

– Преднизолон? Сколько?

– Я сам забодяжу, – Северов быстро ломал носики ампул, – ты давай полиглюкин заряжай.

Вен не было. Я, сантиметр за сантиметром, ощупывала бледную кожу в поисках любой захудалой жилки. Северов, с заряженной системой [4] Система ( жарг. ) – капельница. , приплясывал рядом.

– Дай я!

Он сместил меня в сторону, перехватил иглу и прямо так, без перчаток, ткнул ей куда-то вниз. Плеснуло кровью.

– ЦВД [5] ЦВД – центральное венозное давление. большое, – он подсоединил капельницу, стер марлей кровь и зафиксировал иглу полосками пластыря, – давай промедол… Терпи, дорогой, полминуты осталось.

Промедол с реланиумом дал белую взвесь. Северов сунул шприц обратно.

– Анальгина добавь, быстро!

Раствор приобрел прозрачность. Он тем временем нашел еще вену и – раз-раз-раз! – поставил вторую систему. Умеет.

– Перчатки-то надень.

– Да пес с ним, уже испачкался! Готово? Давай.

Я ввела обезболивающее. Северов пытался ускорить пода чу полиглюкина. Капало хреново; он выругался. Проткнул иглой пробку, нагнал шприцем воздуха во флакон – давление повысилось, раствор побежал веселее. Больной, отвалив челюсть, провалился в спасительное забытье.

– На трубу посадить не хочешь? [6] Посадить на трубу ( жарг. ) – заинтубировать, ввести в дыхательные пути трубку, к которой подсоединяется аппарат искусственной вентиляции легких (ИВЛ).

– Да, пожалуй что надо.

Он ковырялся ларингоскопом, я стояла наготове, держа прозрачную трубку.

– Ни хрена не вижу, в крови все… надави на кадык… еще… хорош! Трубу!

Дала.

– Все, фиксируй.

Мы ждали конвоя. Северов дергался.

– Ну, скоро?

– Ща, второго найдут.

– Да не сбежит он, не бойтесь.

– Не положено.

– Так ищите быстрее, довезли бы уже!

– Вень.

– А?

– Кислород.

Стрелка на манометре подходила к нулю.

– Еще есть?

– Ингалятор, заморский. Два литра баллон и переходник для амбушки [7] Амбушка ( жарг. ) – дыхательный мешок Амбу, нечто вроде мяча для регби с маской и с переходником к интубационной трубке. Используется для искусственной вентиляции легких вручную. .

– Давай. Расход пореже поставь.

Хватило минут на десять. То да се, пока ехали, пока шлюз проходили, пока конвой оружие сдал, пока санитаров нашли, пока заносили – привет! Умер.

– Готов.

– Вижу.

– Жалко.

– Пошли отсюда.

Выехали за ворота, остановились и закурили.

– Обидно, правда?

– Не говори. Хотя, если честно, не светило ему. Хорошо еще – не в машине откинулся: во гемор был бы! Прикинь, Вов, пять лет мужик отсидел, три недели осталось.

– А за что сидел?

– А хрен его знает. За что он сидел, доктор?

– Не знаю, я не спрашиваю никогда. Звонить?

– Звони.

– Один-четыре-восемь-шесть, свободны.

– Вы где?

– Из тюрьмы. Освободились.

– Пишем: Харьковская, четыре, квартира шесть. Двадцать три года, избили.

– Харьковская, четыре-шесть. Едем.

Избитым оказался студент-сириец – на скинов напоролся. Его товарищ, волнуясь, пытался объяснить произошедшее прибывшему наряду. Менты слушали вполуха, с интересом рассматривая покрытые арабской вязью ближневосточные паспорта. Перепуганная бабка, хозяйка квартиры, маячила у них за спиной.

Парня тошнило. Он содрогался в мучительных спазмах, изо рта свисали сосульки крови. Северов осторожно ощупывал его голову, челюсти, нос. Раздвинул веки, всмотрелся в зрачки.

– Анизокория [8] Анизокория – разный диаметр зрачков: признак тяжелой черепно-мозговой травмы. . Запроси: перелом основания, перелом костей свода, ушиб мозга с внутричерепной гематомой.

Я повернулась к телефону. Второй парнишка о чем-то спросил Северова, и тот ответил. На арабском:

– Андух исхабат хатыра [9] У него тяжелая травма ( искаж. арабск. ). .

Все охренели. Сирийцы тоже. Северов негромко обратился пострадавшему, типа: не дрейфь, брат-араб, прорвемся, где наша не пропадала! Тот слабо улыбнулся и невнятно ответил. Веня взял его за плечо, слегка сжал и снова что-то сказал.

Снесли в машину, воткнули капельницу, повезли в академию. В дороге он загрузился: уронил давление, уредил пульс, ушел в сопор [10] Сопор – одна из степеней угнетения сознания. .

– Сэй джиддан?

– Нам. Лейса джейид [11] Совсем плохо? – Хуже некуда ( искаж. арабск. ). .

Второй сириец заплакал.

– Растрясли. Дышит?

Северов нагнулся и, вслушиваясь, посмотрел на часы. Часы он носил циферблатом внутрь, как мой дед; тот лет тридцать на Севере отлетал и часы носил точно так же – чтоб видеть время, не снимая рук со штурвала.

– Двенадцать. Нормально пока.

– Довезем?

– Довезем. В каком только виде – вопрос!

Академия стояла на низком старте. Одно слово – военные. Дисциплина. На раз – раздет, на два – в рентген, на три – уже на столе. Анестезиологи вьются, хирурги моются, оперсестра инструментом гремит. Курсант на видео пишет – опыт накапливают. Пять минут – рентгенолог снимки несет, водой капает. Америка. Сериал «Скорая помощь». Сто евро в месяц со всеми накрутками.

Северов написал направление; мы постояли, наблюдая, у входа в операционную, потом вышли.

Было холодно. Порывы ветра сдували с сигарет искры.

– Ты где арабский-то выучил?

– В институте. Полгруппы арабов: Алжир, Мавритания… вот я за шесть лет и заговорил.

– И читать можешь?

– И писать тоже. Заодно и французский освоил – это ж колонии бывшие, два языка государственных.

– Клево. Звонить?

– Давай. Обедать-то не пора еще?

– Самое время.

Но на обед не пустили – услали подобрать тело на Арсенальной. Там, на остановке, уткнувшись мордой в снег, лежал пьяный. Рядом скучал мент.

– Привет. Что скажешь?

– Вот, лежит.

– А чего хмелеуборочная говорит?

– А она не возьмет – битый.

Лоб и щека пострадальца сочились царапинами. Из ноздрей ниспадали мутные, зеленые сопли.

– Хорош, чертяка! Точно не возьмут?

– Сто пудов. Хоть одна ссадина – наш.

– М-да. Он с документами?

– Я не смотрел.

– Так посмотри.

Сержант с отвращением зашарил по мокрым карманам. Извлек закатанный в пластик пропуск.

– О, ваш коллега!

– Ну-ка, ну-ка, дай-ка. Стародубцев Михаил Дмитриевич, больница Сэвэ Георгия, отделение терапии… Кладем.

Загрузили, задвинули, включили печку.

– К Сент-Джорджу, плиз!

– А если не возьмут?

– Да куда они денутся – своего да не взять? Э, але, тихо там!

Попавший в тепло терапевт, пытаясь подняться, махал конечностями, будто космонавт в невесомости. В расстегнутой сумке звякали порожние банки.

– С дежурства шел, хороняка. Интересно, мент его пощипал?