Михаил Сидоров - Записки на кардиограммах (сборник)

– Я еще раз говорю: Я Н-И-К-У-Д-А НЕ П-О-Е-Д-У!

– А хотят ли вас здесь видеть, вы не задумывались?

– Это уже не ваше дело.

– Ошибаетесь, мое. Уж коли вызвана скорая, то ответственность за пациента целиком и полностью ложится на меня.

– Я скорую не вызывал.

– Вы – нет, а ваш товарищ – да. Кстати, по предварительному сговору с вами же.

– Не несите чушь. Я не знаю его.

Веня ухмыльнулся.

– Ай донт ноу хим! Истинно говорю тебе: еще не пропоет петух, как ты трижды отречешься от меня. В общем, так, драгоценный, с боем или без боя, а ехать придется. Лучше это сделать без боя. Тогда я пишу в диагнозе «демонстрация суицида» и после осмотра ЛОРа вы свободны, как ветер прерий. В противном случае мы вас пеленаем, рисуем суицидальную попытку и везем в дурку, со всеми вытекающими.

– Вы гарантируете, что после осмотра меня отпустят?

– Я ничего не гарантирую. Сочтут нужным оставить – останетесь. – Северов повернулся к старшему: – Капитан, нам бы сопровождающего.

– Обратно отвезете?

– Не вопрос!

– Тит, съезди.

– Я без нее не поеду. – Суицидник посмотрел на мента. – И дайте мне слово офицера, что…

– ТЫ, ДЕШЕВКА СРАНАЯ, А НУ, ПОДНЯЛ ЖОПУ И ПУЛЕЙ В МАШИНУ! ЛЕЖИТ ТУТ ОБОССАННЫЙ, СУКА, ГОЛУБУЮ КРОВЬ КОРЧИТ! СЛОВО ОФИЦЕРА ЕМУ ДАВАЙ! ВСТАЛ! Я СКАЗАЛ!! ГОВНО!!! И ТОЛЬКО ВЯКНИ ЕЩЕ, ПАДАЛЬ, КЛИТОР ВЫРВУ!

Все посмотрели на меня с удивлением. Юноша откинулся на постель.

– Разговор окончен.

– Вы опять за свое?

– Я все сказал.

Влюбленного заломали. Он истошно орал и, повисая на руках, выкрикивал на весь дом: «Катя! Катя!», усиливая всеобщее омерзение. Менты озверели. Его спасало только наше присутствие, он это понимал и орал, брызгаясь, еще громче. Северов резюмировал:

– Я б такими наполнял баржи и топил в Финском заливе.

Щелкнули наручники, чмокнуло несколько оплеух. Девчонка не выдержала:

– Оставьте его. Я поеду.

– Не стоит – он же только этого и добивается.

– Я знаю. Он мне уже так надоел.

– Так оставайтесь. Слышь, парень, не пускай ее!

– Не надо. Не надо, Саш, я поеду. Я с ним поговорю…

Мы курили, стоя на мозаичном полу приемника. Я, Веня, девушка Катя и мент Тит. Под ногами угадывалось выложенное при царе «SALUS AEGROTI SUPREMA LEX» [31] Здоровье больного – высший закон ( лат. ). . Надпись пересекали дорожки следов и разводы половых тряпок. Северов ухмыльнулся:

– Символично.

Ромео обследовался. Добившись своего, он, лежа раненым героем, всю дорогу рассказывал Кате о своих чувствах, а узнав, что по ее просьбе едем не в дурку, повеселел и даже попытался вести задушевную беседу с ментом. Но тот за все время не произнес ни единого слова и лишь в приемнике, склонившись над зажигалкой и глянув вслед, коротко бросил:

– Обсосок.

Катя частила затяжками, не зная, куда девать ломкие пальцы. Скулы ее заострились, глаза потемнели, лицо осунулось.

– Да-а, довел он тебя. Бить пробовали?

– Некому.

– А парень твой?

– Его самого несколько раз отметелили. Этот подослал.

– Что, сам не пошел?

– Да какое тут «сам», о чем вы?

Тит угрюмо хмыкнул.

– Он гопоту подсылал, а сам невдалеке стоял, прятался. Потом, когда понял, что Саня не отступит, – травиться начал. Нажрется таблеток, записку напишет и звонит, прощается. Со мной, с родителями, с друзьями… Они, естественно, в скорую. Те приедут – дверь открыта. Не запирался. И таблетки подбирал неопасные. Мамаша его достала, мои меня задолбали, друзей общих всех подключил. Мы уж с Сашкой и квартиру сняли втихую, и телефоны сменили – все равно выследил. Вот, теперь новое шоу придумал – вешаться.

– Ну, и на фига ж ты с нами поехала?

– Я не знаю… Ничего к нему не чувствую, одно отвращение. Поговорить хотела по-хорошему.

– Ну и как, поговорила?

– Ни слова не дал сказать. Вон, товарищ сержант слышал.

Товарищ сержант прикурил новую сигарету.

– Зря ты его, доктор, в дурдом не свез. Мы б с ним в следующий раз не церемонились.

– Черт его знает, может, и зря… дай-ка и мне одну… думаешь, будет следующий раз?

– Да, как два пальца!

– Знаешь, такие вещи даром не проходят, это все равно что Провидение искушать. Выберет другого напарника, а у того, скажем, зуб на него чуть ли не с детства – полюбуется на конвульсии и уйдет, насвистывая: а повиси-ка, брат, подольше!

– Слушай, – Тит обратился ко мне, – а это не с тобой мы прошлой осенью синюшника констатировали? Тоже на ремешке вешался, попугай.

Было такое.

– А-а, помню-помню. Он еще на ремень ваты навертел и бинтом обернул, чтоб не давило. А вешался стоя: просто подогнул ноги, типа, если что – встану обратно.

– И что?

– Не встал, Кать. Осиротел город.

Появился спасаемый.

– Слушайте, я еще на входе хотел спросить: а что здесь на полу написано?

– Сюда на носилках, отсюда в гробу!

– Ха! – В голосе клиента проскальзывало недоверие.

– Как дела? Горлышко не болит?

– Ничего не нашли. Отпустили.

– Ну, еще бы! Готовился, наверное, в Сеть лазал, да?

Он уже держался свободно, с наглинкой.

– Зря иронизируете. Вам, как доктору, это было бы познавательно, особенно про отравления: все расписано – и дозы, и комбинации… Рекомендую.

Господи, как же она с таким жить-то могла? Веня хотел было что-то сказать, но опередил Тит:

– Ну, ты мудак! – Его вдруг конкретно прорвало. – Ну ты, бля, чмо! Вали отсюда, чтоб я тебя здесь не видел!

Спорить с представителем власти молодой человек не хотел. Он повернулся к Кате:

– Пойдем? – и потом к нам: – Вы нас не подвезете?

– Нас?

– Да. Ко мне, на Руставели, я заплачу.

ОН ЕЕ ДАЖЕ НЕ СПРАШИВАЕТ!!! От стыда и унижения Катя заплакала.

– Божья роса – да, чувак?

– Не понял.

– Пешком дойдешь.

Мы вышли.

– Слышь, сержант, сядь в кабину. Вова, давай туда же, а потом в отдел, ладно? – Веня достал мобильник. – Говори номер, Кать.

– Зачем?

– Говори, говорю.

– Восемь-девять-один-один, семь-семь-два, два-один-восемь-два…

– Алло, Саша? Северов, со скорой. Катя с нами, мы едем, минут через пять будем…

– Да зачем, не надо. Я сама…

– Все в порядке… Да… Встречайте…

– Ф-ф-фу-ты, ё! Сколько время?

– Без пятнадцати три. Шесть часов продержаться…

Остановились. Бирюк заглянул в салон.

– Идите, смотрите – тело лежит.

– Да твою ж мать!

Пьянец.

– Цел?

– Цел. Спит, сволочь. Может, вытрезвон вызовем?

– Ага, сейчас – помчались они к нам среди ночи, в рукава не попадая. Давай его лучше в подъезд затащим? К батарее прислоним, чтоб не замерз, а поутру сам уйдет.

– Слушай, ну его на хер! – Это уже Тит вступил. – Мало ли, помрет он там, и нам в восемь утра труп подкинут – в самую пересменку.

– Блин!

– Ну, чё ты? Ты ж понимаешь…

Северов помолчал, решая.