Роман Шабанов - Продаются роли!

– Что ты делаешь? – услышал он неприятный голос одного из семи, что сейчас распался на смутные образования, встав друг от друга примерно на одинаковое расстояние. Он не смотрел на них, только видел блеклые пятна на солнце, которое оправлялось в зенит.

– Как умный, – произнес он.

– Чего? – ответил еще один грубый голос в унисон первому.

– …режиссер, – продолжил Иван.

– А? – не понял первый, решив самостоятельно решить эту каверзную задачу.

– …раздающий, – говорил уверенно парень.

– Ы? – кто-то обнажил зубы, чтобы рассмеяться.

– …роли, – твердо сказал Иван.

– Э? – и снова первый неприятный тембр произнес одну из букв алфавита, выражая эмоции человека отнюдь не нашей эры.

– Как умный режиссер, раздающий роли, – произнес молодой человек. – Как умный режиссер. Раздающий роли.

Он это увидел. Подмостки. Щиты, доски, все просто. Кулисы, занавес, можно без них. Но главное то, что происходит на сцене. Фурор. Диалог, броские взгляды, драматические моменты и много актеров, которые актерами и не являются, но хотят и, что не маловажно, с деньгами в карманах. Вот пышный человек, нефтяной магнат, признается в любви директору холдинга, неловко, неумело, с зажимом, но это тоже не важно. Билеты будут проданы. Кому – подчиненным раз, родственникам – два, да мало ли.

– Ты чего свихнулся, – прозвучал грубый голос.

Теперь он их увидел. Семь, не больше и не меньше. Одетые одинаково, в синих робах, как строители или уборщики. Почти одинаковые, глаз узкий, рот маленький, не понятно чего хотящий. Нормальный принцип подмостья.

– Да пошли вы! – прорвался он из закулисья, пройдя несколько планов, минуя оживших персонажей его идеи, прыгнул на землю, на камни и взял один, средний по размеру, припоминая на кого тот похож. Он вспомнил своего первого учителя по физкультуре – длинный тощий, один выступающий нос и увидел в трещинах истории его юморной профиль, который, как живой, говорил «хотите быть как я, жуйте капусту и бегайте». Всегда возникал вопрос куда.

– Ты чего это? – воскликнул старший, чем-то напоминающий вчерашнего толстяка в шароварах. Только у него, в отличие от вчерашнего персонажа с плохим вкусом, была несколько нестандартная фигура – худые ноги и полный живот. Он был похож на желудь, в которого вставили со всех сторон спички – снизу для устойчивости, сбоку для того, чтобы он мог показывать сказанное, так как голос его звучал глухо в этот звучащем пространстве.

– А ну разойдись! – задорно сказал Иван. Его рассмешили пришедшие. Казалось, что их специально отбирали кастинг-менеджеры для съемки. У одного косил глаз, другой держал в руках колесо от велосипеда так растеряно, словно у него угнали этот велосипед, оставив только одну деталь, третий был одет в странного цвета робу, которая, казалось, прошла семь кругов ада, жеванная, обугленная. Также был одноногий с деревянной кеглей вместо ноги и долговязый ребенок.

– Он того, – с иронией прозвучало в толпе. – Не в себе. Вы с ним осторожно. Знаю я таких. Грохнет как мух. Зараз семерых. Не нарывайтесь. Нас семь. А семеро одному не друг.

Толпа загудела.

– Это вы не нарывайтесь, сосунки, – пропел молодой человек. Он чувствовал себя на концерте, окруженный звездами. – Скоро я вас всех сделаю.

– Чего? – закашлялся один, чем-то напоминающий управляющего из зоопарка.

– Сделаю вас, – продекламировал парень. – И вас. И вас. Мне так этого хочется. Ну, кто первый. Ципа, ципа.

Иван протянул руку и в позе кормящего птиц, но не подпуская к себе близко, застыл в ожидании.

– Когда? – испуганно сказал первый.

– Скоро, – пропел Иван, и фанфары позолотили его лоб, отчего он стал похож на Будду, который явился наказать грешников.

Он стоял на камне, и этот здоровый булыжник, который он чудом поднял, начинал напоминать о своем весе. Физрук смотрел на него исподлобья и чеканил «раз-два, раз-два».

– Вот малец, – ворчала толпа несуразных. – Коротки руки. Удумал. Сказочник. Он решил научить нас. Что будем делать? Может, милицию позовем? Она нас защитит. Или в службу спасения. Или доверия? Фараон, он в меня пукнул. Мне больно.

Это их раззадорило. Большая гусеница вновь соединилась своими частицами, перепутав местами последовательность, от чего стала выглядела еще гротескней, нежели была.

– Новое поколение людей, – подумал Иван. – Этой ночи. Более агрессивных, чем вчера. Хотя уже не знаешь, кто более опасен – те, которые сразу дают понять, кто он, или же одетые в искусственную шкуру. Среди них могли быть, хорошие люди. Например, этот верзила. Глаза не глупые. Интересно, среди этой челяди есть родитель? Может этот, покалеченный. Или тот, что на голову. Стоит только не сделать одного шага в ногу, тогда все...

– Ловите, – спокойно сказал Иван, приподнял на несколько сантиметров камень, задержал дыхание и бросил его в толпу, заставив их разойтись.

– Примерно так, – сказал Иван, стряхивая с ладоней пыль.

Толпа рассредоточилась как упорядоченные атомы, в которых попала частица инородного вещества. Зашевелилась, стала более агрессивной и от того более непредсказуемой.

– Вот сволочь! – закричал верзила, который казался Ивану собратом по уму. – А ну мордуй его.

– Без устали! – поддержал человек с колесом.

И стена двинулась. Гусеница выпучила свои бугорки, и стала похожа на стену из подушек, образованные выпуклыми лбами, щеками, животами и грудью, которая выпирала объемной дугой. Она издавала чавкающий звук, как будто уже разминала вершинный край жвала, где располагались суровые зубцы.

– А ну стоять! – закричал Иван. – Остановились!

Стена замерла, чавкающий звук прекратился. Ветер трепал одежду и был единственным в тот момент одушевленным. Мост, казалось, качнулся и потревожил серый поток с грубым металлическим стуком.

– На колени! – продолжал неистовствовать парень.

– Что? – едва ли не хором прошуршала толпа.

– Я за себя не отвечаю, – горланил он, не сходя с места – Лежать, мать твою!

Трое из толпы упали на камни, четверо присели. Остальные смотрели на них, не понимая их трусости, хотя у самих дрожали поджилки.

– Вы должны лежать, – раздавался голос. – И никто, слышите никто не будет вякать. Лежать!

Те, кто лежал, потянули за собой сидящих, а те, в свою очередь, стоящих, хотя те уже тоже стали приближаться к земле, чувствуя нездоровый климат и подступивший к горлу страх, мешающий дышать.

– И если кто сдвинется, – рвал связки Иван, – запомнит меня надолго. Я буду его…

– Не надо, – закричал долговязый ребенок.

Народ лежал на берегу, как отдыхающие, примостившие свои усталые тела в тень под мост, и только напряженность в их телах ломала равновесие послеполуденного времени, когда солнце устает жарить и висит в небе, заглядывая в циферблаты прохожих, ожидая своего вечернего побега.