Наталья Уланова - Нельзя же все время смеяться

За ужином она попросила ещё одну порцию второго.

Давилась, но ела, изо всех сил изображая голод, и тянула время, чтобы все ушли, а она осталась с мамой наедине.

Домашние по-доброму посмеивались над сегодняшним аппетитом, но Алине было невесело.

…Среди ночи она горячо зашептала маме в ухо:

– Мамочка, как тебя зовут?

Мама со сна охнула, отстранилась, а потом, долго привыкая к темноте, глухо ответила:

– Лида… А что?!..

– Лида?!! – Алина аж выдохнула.

«Оказывается, всё правда! У мамы есть имя! И Инка права… Она… хорошая !»

– А мама ? Что такое тогда мама ?!!

Женщина прижала к себе горячую дочку, коснулась губами лба.

– оооооооо, да у тебя температура! Виктор, вставай скорее!!! Ребёнок весь горит, а ты спишь!

Утром Алина в садик не пошла. Она была по-своему счастлива и несчастна одновременно.

Всю неделю она с трепетом ждала момента, как войдет в группу и объявит детям имя своей мамы.

По дороге в садик они с мамой встретили Гену. Его провожала старшая сестра. Увидев друг друга, они взялись за руки и попросились от ворот идти до группы самостоятельно.

По дороге Алина дала Генке грушу, а от него получила яблоко.

Яблоки она совсем не любила, но это было какое-то очень вкусное!

Всю прогулку дети играли в «немцы-русские».

Гонялись по площадке до темноты в глазах, обзывали фашистами своих противников, брали в плен, пытали, с ненавистью выкручивая руки и заплёвывая друг другу лицо, пока другая сторона не успевала отбить своего пленённого друга.

Алина что было духу убегала от Инки-фашистки, вроде радуясь игре, но больше думая: когда же, она, наконец, сможет назвать детям мамино имя.

Но было всё как-то некогда, не вовремя, не к месту.

Время шло тягостно, тягуче. …Но никто из ребят никогда об этом даже не спросил…

И ведь было такое время, … было, … когда они, беззаботные и счастливые дети, выбегали на большой перемене в поле, что через дорогу от школы, брались за руки и кружились, радостно выкрикивая прямо в небо:

«Какое счастье, что мы живем в Советском Союзе! Мы самые счастливые дети на свете!»

И были совершенно искренними.

Затем целовались, обнимались, дарили друг другу только что сорванные полевые цветы и переполненные необъяснимой радостью неслись учиться дальше.

И уже в классе, в четырех стенах, случалось многое, разное.

Там дрались, кусались, плевались.

Делили пополам парты, проводя толстую жирную черту посередине и зорко следя, чтобы краешек чужого локтя не коснулся границы.

Щедро ставили синяки и порой ломали руки.

Дружно тянулись отвечать и выкрикивали с места, завидовали пятеркам и подтирали двойки, прятали дневники и переписывали друг у друга задания.

Выбирали мужей и назначали жен.

Давили под партой ноги и, немного оттолкнувшись, выпихивали соседа с парты, а тот – от неожиданности – скользил по гладкой, крашеной масляной краской поверхности и сваливался в проход.

Девчонки били по мальчишеским коротко остриженным головам самыми толстыми книжками, желательно «Родная речь», а они, бедняги, терпели боль и ничем не могли ответить, потому что с детства свято помнили, что женщин обижать нельзя.

Откусывали друг у друга бутерброды, яблоки и передавали дальше, а вечером отчитывались родителям, что завтрак съеден и никакие Инка, Светка, Юлька, Андрей, Эмиль, Феликс, и уж тем более Эльдар – ничего не просили, и после их заразных слюней никто ничего не ел, честное слово!

А расшалившихся до мокрой одежды и ничего не видящих глаз – можно было вернуть на место одним только выкриком: «Директор идет!» или «Милиционер!», неизвестно кем обронённым.

На эти слова реагировали все!

И буквально через секунду класс заполнялся до отказа, и маленький народ сидел по своим местам, с опаской озираясь на предусмотрительно плотно запертую дверь. Ждали в напряжении.

Что интересно, ни директор, ни милиционер, ни разу так и не появились. Хотя, ожидали их часто, даже можно сказать – ежедневно.

Но никакие запреты и даже этот страх постоянного ожидания не мешали девчонкам приносить в класс резинки и прыгать до умопомрачения, пока кто-то из мальчишек, изловчившись, не подрезал им их, натянутых до предела, ножницами или лезвием.

Далеко убежать такому герою не удавалось никогда… Лупили его больно и от души, но сей факт всё равно не покрывал девчоночьего горя.

Резинка с узлом – это уже не то… Такие есть у всех…

А ведь только вчера они наконец-таки вскладчину смогли купить ровно три метра настоящей цельной резины, а не вынимать кусочками из своих трусишек, а потом запихивать их подальше в угол шкафа, чтобы мама не скоро нашла.

И с какой гордостью они начинали сегодняшнюю игру, с удовольствием наблюдая завистливые взгляды противных девчонок из параллельного класса.

Не успели, как следует напрыгаться в своём счастье, а теперь…опять будет узел? …

И не унять рыданий до скончания века, если бы техничка, что первая не позволяла прыгать, не бросила в сердцах швабру с пропахшей керосином тряпкой и не сшила бы разорванные концы неизвестно откуда взявшимися иголкой с ниткой.

И счастливые девчонки прыгали дальше, покоряя первую, вторую, третью высоту.

А мальчишки сидели рядом на корточках, и от изредка вздымающихся подолов их коричневых форм у них перехватывало дыхание.

Так они и жили, связанные чем-то необъяснимо сильным, и все вместе, разом, не любили свою первую учительницу.

Потому что она была второй… И совершенно, совершенно другой!

А начиналось ведь всё совершенно иначе. Красиво и счастливо, как в доброй сказке.

Каждый из них запомнил свой первый школьный день навсегда.

На ступеньках их встречала самая красивая учительница в школе – Виолетта Эрвандовна, у которой хотели учиться все начальные классы, но повезло именно им.

Малышня в одинаковых синих брючках-юбочках, белых рубашечках-кофточках сразу приметила, как выигрышно и броско на общем фоне строгой одежды смотрится её красное платье.

Алина в то утро проснулась рано, но лежала с закрытыми глазами и напряженно ждала, когда же родители встанут и выйдут из спальни, чтобы можно было скорее вскочить и самой надеть школьную форму.

И чтобы потом зашла мама, разбудить свою первоклассницу, а она уже вот – стоит себе готовенькая.

Оделась она быстро, за какую-то секунду, и вытянулась в струнку вся такая гордая, счастливая и торжественная.

В комнате было темно, но свет девочка не зажигала, время от времени, оборачиваясь к окну и наблюдая, как красиво просыпается солнышко.

А мама всё не шла и не шла, занимаясь какими-то непонятными и совершенно ведь ни ко времени делами.