Игорь Митрофанов - Несуразица

В общем-то, сама идея защитить граждан и «уметь быть готовыми» к нападению с турецкой стороны и «некоторых» (всех остальных) недружественных стран была похерена самой «гражданской обороной» – должностными онанистами, хапающими безголово из бюджета несметные средства и для этого раздувающими пожар мыльного пузыря, не проводя ничего кардинального. Обороняющиеся граждане же были знакомы заочно только с терминами: «Вспышка слева!», «Вспышка снизу!», «Улыбочка, снимаю, вспышка!». Но без приказа по мегафону залечь, используя рельеф местности, как-то не хотелось – одежду марать. (Однако когда произошла Чернобыльская «вспышка внутри», граждане, не раздумывая, легли своей мошонкой на амбразуру!)

Никчемность грандиозной и совсем нешуточной брехни о защите населения почувствовалась во время первых же занятий на кафедре «куда уже серьёзнее» – из всех. Преподаватель военной подготовки будущих офицеров крупного престижного государственного института подполковник Черенков повёл взвод на секретный объект для осмотра одного из убежищ города. Секретность была необходима в целях безопасности, дабы заранее не создать панику. /Рядовые сограждане не должны были узнать наперёд, где их будут спасать во время катастрофы/. Рассказывая два часа о преимуществах подземного мегаполиса, «экскурсовод» в конце нечаянно проронил:

– В случае ядерного взрыва, если плотина будет разрушена (а наверное – нет), это убежище окажется полностью под водой.

На логичные вопросы без году неделя командного состава советской армии:

– Зачем тогда всё это, на фиг, надо?

Социалистично-реалистично-искренно последовал ответ:

– Тиховашуматьмолчать! Вы ещё молодые, чтобы думать! За вас всё продумано! Поэтому глупых и лишних вопросов не задавать! Командиры отделений, к концу текущего нынешнего занятия подать списки сомнительно интересующихся!

Так, раз и навсегда, серьёзная кафедра сама превратила каждое занятие в придуривание.

…Вся группа, по договору, без малейших эмоций и с нормально сосредоточенной мимикой, начинала мычать. Очень тихо и назойливо. Если преподаватель подходил к эпицентру звука, тут всё замолкало, но возникало в других местах. Это мешало, раздражало, и было непонятно тому, кто не мог знать. А «зудящий звон» продолжался, пока не уставали гланды у немого хорового коллектива или пока кто-то, перемудрив и сорвавшись, не брал смешную ноту, под общий расслабившийся хохот. Препод не понимал, до сих пор выискивая мух вокруг головы, и обижался. Ему объясняли, что смеются не «с него», а над чем-то там, за окном. /Окно находилось, приблизительно на седьмом этаже и выходило на далёкий берег Днепра. Редкая птица долетит до середины окна/…

Стулья-вертушки в этих кабинетах постоянно меняли свою высоту. Не предупредивший других, а сам выучивший «втихаря» домашнее задание и поднявшийся при ответе доброволец, потом, садясь на место, оказывался либо коленями – на уровне стола, резко ударяясь крестцом, либо больно цеплялся подбородком за край столешницы, не находя седалищем опоры. /Студенческая доброта не знает границ/…

Перед занятием, когда добросовестный генералиссимус /ему в очередной раз внеочерёдно повысили безобидное звание/ заполнял число в журнале, нынешний «цвет» и будущий плод общества разыгрывал новую буффонаду. Одного садили на плечи другого. Надевали длинный халат на верхнего, закрывая по пояс нижнего. Эта фигура, сильно наклоняясь на своих ходулях, заглядывала в кабинет и, невзначай здороваясь, извиняясь, тихо удалялась. Через десять секунд, после прихода в себя и наконец-то удивившись, бедный пенсионер резко дёргал дверь и, осторожно выглядывая, смотрел почему-то высоко на пожарную сигнализацию. Но, находя всех нормально уравновешенно – по росту – курящих у туалета, задумчиво и постепенно заходил обратно. Кафель на полу читал в его зафиксированных глазах: «схожу-ка я дня на три в запой!»

Первое апреля в этих кабинетах длилось два семестра, до экзамена. Вот там, правда, совсем не наивный КГБэшник отыгрался «всласть». Но всем было «никакно»! Богадельня была тщательно подготовлена для новых шутников, которые на первом же занятии по «черенкологии» заставят подполковника в отставке сказать сакраментальную фразу: «Опять смешливые попались!»…

«Как хочется вспоминать доброе!

Как хочется переиграть проигранное!

Как хочется подсказать очевидное!

Как хочется переозвучить сказанное!

Но поезд уже ушёл, и – не с тобой в окнах!..»

С этой думкой-дымкой ОН вздрогнул от дрёмы и автоматически посмотрел на место обычного висения часов. Времени было невидимо. Сняв противогаз, ОН заметил, что находится в кухне, а эта вентиляционная дырка «в ромбик» с паутиной в копоти вовсе не часы, идущие на стене в зале другой комнаты.

Свои часы ОН никогда никуда не переводил. Особенно в момент, когда объявляли «зимнее время». … В этой стране всегда самое важное объявляли:

Объявить власть советам!

Объявить амнистию уголовникам!

Объявить следующую остановку!

Объявить всеобщий воскресник на Пасху, чтобы, не дай Бог, в церковь!..

Объявить женский день один раз в год, скажем, в марте!

Объявить курс американского доллара по шестьдесят две (62) советских копейки!

Объявить!..

Но всё это тычинки и пестики! Настоящий бутон-балабон выдали, когда в первый раз объявили время «зимним»:

«Центральный Комитет Коммунистической Партии Советского Союза и личный генеральный секретарь постановили: завтра объявить государственное время «зимним»! Дорогие товарищи! С сегодня на завтра, в три часа пополуночи, во всей стране наступает зимнее время. Ура! Не забудьте отсчитать час назад!» [27] Про этот «то час назад, то час вперёд» в народе заходила частушка: «Стрелки сдвинули на час На советском глобусе. Раньше «он» вставал в постели, А теперь – в автобусе!» /Народ убеждённо полагал, что глобус – советский, как и все остальные достижения космоса, к примеру: знаки зодиака. Ведь не зря солнце и луну первый раз открыл Гагарин, а второй раз – Терешкова!/

Теперь время на работе и на улице будет отставать от настоящего в этих стенах. ОН совсем не протестовал. ОН только настаивал на своём. Зато весной, когда страна переводила стрелки назад – на час вперёд, в панике соображая: как это будет утром – «раньше или позже», ОН удовлетворённо осознавал, что Время можно повернуть вспять и спокойно протирал все циферблаты в квартире, идущие с ним (со временем) в ногу…

«Смотри-ка! А первое дело, которое я делаю, открывая глаза, это – смотрю на время часов. Никогда не задумывался», – задумался ОН, направляясь одновременно в ванную, душ, туалет, умывальник, сушку для носков, маникюрную для ногтей, цирюльню для волос, раздевалку для тела, прачечную для одежды и свободную кабинку для себя, если на остальной площади бушует тайфун гостей. Приводя себя к «образу и подобию» в этих четырёх квадратных(!) метрах (нормальная полезная площадь, ханжи зря жалуются) [28] «Жаль, что не жили вы в землянках!», «Жаль, что не мёрзли вы в окопах!», «Жаль, что не голодали вы в блокадах!». «Если б натерпелись, как следует (!), тогда б ценили…» – очень распространённые фразы старых и пожилых – молодым да юным в семидесятых годах. То, есть: «Жаль, что вам, нашим детям, отчасти лучше, чем нам!» Ну и общество! , ОН вернулся к мысли о современных взглядах на часы.