Коллектив авторов - Альманах «Литературная Республика» №2/2013

Оглянись и посмотри на жизнь, смеясь.
Ведь она не так серьезна, как забавна,
И о том напоминает нам исправно,
Нас вплетая в собственную вязь.
Было все на белом свете, да прошло,
От большой любви до фарса – лишь полшага,
И не знаешь, что же сделать надо,
Чтоб не больно было, а светло.

Можно попасть в город мечты —
Это же так просто!
Или упасть вниз с высоты
Собственного роста.
Можно поймать силу волны
В ветреном океане,
Или хлебнуть пресной воды
И утонуть в ванне,
Век свой прожить в старой избе,
Видеть во сне звезды,
Или мешать чьей-то судьбе
И разорять гнезда.
Можно спасать жизни людей,
Слыть в небесах асом,
Или загнать сто лошадей,
Но не пройти трассу.
Можно копить старческий скарб,
Вечно дышать пылью,
Или любить пасмурный март,
Чистить к весне крылья.
Выбор всегда, всюду, во всем
Без показной фальши —
Что принесешь в собственный дом,
С тем будешь жить дальше!

Продуктивны сомненья!
Жизнь была бы без них невозможна!
Ты сидишь и молчишь,
Прядь волос иногда теребя,
Но я знаю, внутри
Мысль коварная ждет осторожно,
Мягкой лапой своей,
Не пугая, цепляет тебя.
Из глубин подсознанья
Появилась кошачьей походкой,
Вдруг, свернувшись в клубок,
Замерла – и ее уже нет!
Ты не спишь по ночам,
Видишь всюду одни нестыковки,
И формален подход,
И совсем тривиален сюжет.
Принимаешь решенье,
В свой талант и удачу не веря,
Может, лучше другой
Воедино все нити сведет?!
Но сейчас на полях
Прорастают шальные идеи —
Пригодятся потом,
Когда все у тебя совпадет!

Пошли ей, Господи, спасение
От злого глаза и молвы,
Все можешь ты от сотворения;
Пошли ей, Господи, Любви.

Мое прими, Господь, раскаянье,
О том, что я творил грехи,
Мольба моя не от отчаянья,
Пошли мне, Господи, Любви.

Храни, Господь, нас от затмения,
Пусть не клянемся на крови,
Не тронет души ржа сомнения;
Пошли нам, Господи, Любви.

Если мой путь оборвется внезапно,
Я на бегу синевой захлебнусь,
В миг, когда мне не вернуться обратно,
Разве не вспомню звенящую Русь?

Русь – это мать и отец мой в начале,
Русь – лютый холод, капели весны,
Русь – это вместе с любимой молчанье,
Русь – это друг и щемящие сны.

Это пути, берега и тропинки,
Это друзья, что не кинут в беде,
Это и дождь, и с грибами корзинки,
Это и радость в любви и труде.

Пусть же мой путь оборвется внезапно.
Что ж, синевы над собой не боюсь.
Даже, пускай не вернусь к вам обратно,
Хватит того, что увидел я Русь.

Я не знаю бессонных ночей медсанбата,
И осколок не колет под сердцем моим.
Из трубы одинокой, обугленной хаты
Не слепил меня едкою горечью дым.

Испытать не пришлось мне дорог отступленья,
Я не полз под огнем на горячем снегу,
И за ужасы плена, свое униженье,
Не ломал позвонки в рукопашном бою.

Только, если все так, что ж, не чувствую боли?
От всего, что приносит с собою война?
Да, рожден я, наверно, на мирную долю,
Незабытая боль мне от мамы дана.

Сочная зелень осенних полей,
Ярко желтеющий лес…
Сердце мое, ты в стакан мне налей
Синюю влагу небес.

Выпью я неба родного глоток,
Словно хмельного вина,
Горечь полыни и сладость дорог
Я опрокину до дна.

И захмелев на траву упаду,
Осень, меня приласкай.
Пламя осины зажги на ветру,
Душу в огонь принимай.

Буду сегодня я пьян все равно,
Легким листом – на вес.
Пью я стаканом хмельное вино;
Синюю влагу небес.

Я сидел на диване у Мамы в ногах.
Умирала Она у меня на глазах.
Улыбались морщинки, но молчала Она,
Проплывали мгновенья за шторой окна.
И боялся я словом нарушить покой
Ожиданья последнего сна за рекой.
Понимала Она, что творилось в душе,
Не просила участья, опоры уже.
Мне хотелось хоть что-то в поддержку сказать,
Но она и без слов понимала все – Мать.
Отвернулся к окну, утирая слезу.
Я вину перед нею по жизни несу.
Мы бессильны порой в неизбежности той,
Закрывающей солнце и Маму бедой.
Я сидел на диване у Мамы в ногах.
Передать не могу я все это в словах…

Четыре года до Берлина…
Горит смоленская земля.
И мать с надеждою на сына,
В бой проводившая, жила.

А сын с гранатой и «Максимом»,
Закрыл собою батальон.
Пока от немцев уходил он,
Косил их первый эшелон.

С пробитой грудью, истекая,
Сын до последнего стоял.
И вот, истерзанный штыками,
На дне окопа умирал.

Окоп могилой стал для сына,
Без обелиска и холма…
Четыре года до Берлина,
Не зная, мать его ждала.

Наклонившись, кресты деревянные
Навевают печальную мысль,
А гранит полировкой стеклянною
Отражает весомости смысл.
Нам на смену придут поколения,
Принеся свою совесть и взгляд,
И на жизни узлах и сплетениях
Новых мыслей костры загорят.
И собрав все кресты деревянные,
Бросят в пламя горящих костров,
А гранит с полировкой стеклянною,
Весь уйдет на дорожный покров.
Так случилось уже под Саратовом —
Слышен хруст человечьих костей,
Где могилы разрушены трактором,
Чтобы садик поднять для детей.
Чтоб они со спокойною совестью,
Когда взрослыми станут людьми,
Из могилы родителей вскорости
Устилали дороги костьми.
Я гляжу на кресты деревянные,
Гложет сумрачно дикая мысль,
Что сейчас, в наши дни окаянные,
Даже память теряет свой смысл.

Я помню все: ее, испуг, молчание,
Вино, измятую постель…
Так захотел ты? А в глазах отчаянье!
И ничего не изменить теперь.

В твоих глазах – лишь крик о помощи:
Ни слова вслед! Я ухожу сейчас.
Зачем тебе, мой, ничего не помнящий,
Вся эта летопись о нас?

Опять я – как мишень на стрельбище:
И некуда бежать, и грудь в крови…
Зачем тебе, мой, никому не верящий,
Все откровения мои?

Пусть снег теперь – весенний, тающий
Прощает все твои грехи.
Зачем тебе, мой, ничего не знающий,
Мои дурацкие стихи?