Коллектив авторов - Альманах «Литературная Республика» №2/2013

И ничего ни в прошлом нет, ни в будущем.
Все зачеркнув, я возрождаюсь вновь.
Зачем тебе, мой, никого не любящий,
Вся моя нежность и любовь?

Но за любовь ты дорого заплатишь:
И посмеешься с нею, и поплачешь.
Цена любви – земная жизнь твоя!
Она короче утреннего вдоха,
Она коварней вражьего подвоха,
Она прекрасней песни соловья…
Но что же ты грустишь над горсткой пепла?
Она, сгорая, плакала и пела,
И смех ее звучал в твоих ушах.
Закрой глаза – увидишь профиль юный,
С ума сводивший ночью душной, лунной,
Услышишь приближающийся шаг.
Рисуй любовь! Твое воображенье
То вызывает головокруженье,
Взрывая акварельный зимний сон,
Как плоть земли растения взрывают,
И, выйдя на поверхность, прозревают,
И озирают мартовский газон.
Взгляни: любовь твоя весной пропахла,
Но исчезая в небе, не пропала,
У птиц уроки дерзости взяла!
То вся она струится, то летает,
То льдинкою в твоей ладони тает,
То согревает волнами тепла.
Проявится из пелены метели
Твой путь, твой дом, ребенок в колыбели,
И ты поймешь, что не напрасно жил.
Ты в узел свяжешь встречу и разлуку,
И жизнь, и смерть, и благодать, и муку,
Что Бог создал и в гневе сокрушил.

Серый снег прильнул к шоссе устало,
Под худою липой день притих.
Всех легенд, всех бед и карнавалов
Он в себе дыхание вместил.
Вечер нас накрыл голубозвездным
Маревом, текущим, как туман.
Бьет лунатик по луне замерзшей,
Глух ее холодный барабан.
День – для тысяч тысяч. Для бессмертья.
День бы вылить, выбить, написать.
Сколько б ни иметь Земле столетий,
Дней всегда ей будет не хватать.

Глоток – надежды воздух благодатный,
А дно – колодец темный и глухой.
За льстивый возглас неживой,
За каплю славы – злая плата.
Волной охристой мчалось утро,
Дремало небо над тобой —
Ты не глуши хорал минуты
Сиюминутности трубой!
Зазвав тебя в пустые дали,
Она споет за упокой.
Глоток – клокочущие залы,
А дно – измученный покой.

Посреди друзей блуждая нынешних,
Предков эфемерных жду порой,
Хоть прапамять силой не подвинешь ты,
Все же ты прапамятью порой.
Предки травянистый сон оставили,
Вижу их сквозь синюю страну.
Сила свода синего не старится,
Отметя столетий седину.
Ты, живое облако, порей!
Давят тучи роковыми плицами.
Пал пустой горою князь Андрей,
На небо смотря аустерлицкое.
Облака ночей – меха веков,
Ночь хранит восход в сосуде снов.
Дни над временами тихо реют,
Сберегая дар ушедших слов.

Рогами ужаса распят
Здесь по начал пацаний взгляд.
Идет под пташек перечирк
Священных будней плановик,
В хуле покинул свет и дом
В году великом и глухом.
А нынче дьявольский посол
Царем на кладбище пришел:
«Объявим комендантский час —
Не шастать больше по ночам!»
В официальном сапоге
Копыто млеет на ноге.
Ночь – синий газ, и в ней – фантом.
Двенадцать. И «Маяк» потом.
«Как!? Довоенный плановик,
Ты после смерти жив, старик!?»
– Что ж, языки у нас длины,
Да яд – удел твоей слюны!
Чтоб не бередить наш рассвет,
Ты вынешь адский пистолет,
Хоть в жизни света нас уж нет,
Все мал тебе один конец!
Но, злобный труп, не ел ты круп,
И светом гниль твою сотрут!

Каждый, кому доведется раз в двести лет
По течению реки, скольженью луны или полету розы,
Бросив иное, искать и найти
Правило своей великой Игры – Игры Игр,
И выиграть ее – ради своих и чужих двухсот лет,
Воздает за счастье своими двумя веками, сошедшими
В два мига, войдя сам во мгновенную грозовую радугу
Для такового нектарно-огненного радужно-грозового исхода.

Все дозволено в мире звезде,
Но запомни, звезда: ты – аскет
И в пути, и в игре, и в своем бытии.
Ты – не солнце, родящее мир,
Ты – лишь зеркальце тихой Земли.
И лишь там, где светила и свет
Уравнялись той далью, что разум разит,
Отраженье рожденью равно.

До нас лететь смертельно долго,
Мы нудной желтизной цвели,
И дальше звезд от нашей полки —
Избушка серая Земли.
Идти домой из дома долго,
Но – рядом, если суть нашли
И свет, и мрак, и солнце Волги,
И хата синяя Земли.

Жил-был забавный, за болью, за баней
Забойный витой крутой вопрос.
И ответы на него вились как штопор
Крутого витого далекого дыма —
Забавные, забанные, забойные, иззабольные, витые, крутые.
И утянули они за собой ответ – туда, где ни долгих,
Ни кратких ответов на вопросы и вопросов за ответами нет.
А он заново завился, закрутился, окреп —
Забавный, забанный, забойный, иззабольный,
А корень его на другой стороне Земли
В ответ вкрутился, вился —
И не стало разницы между ними —
Забавный, забанный, забойный, иззабольный – ЧТО?

Как зубы, от дождя булыжники знобило,
После жары сквозь них пила земля,
Бордюры мостовых в асфальт забились,
Чтоб не уплыть в зеленые моря.
Зеленые моря – твои, поэт Борис Корнилов,
Гремели довоенные дожди,
И в ливне, как над Балтикой штормило,
Живым ты брызнул облаком воды.
Потом… потом и облака горели,
И рыба сохла в нефтяном огне,
Ломая дождь, Аманда к Мануэлю
Бежала. Далеко от нас…. При мне…
Кровинки были серые дождинки,
В кулак сжимались тучи над Москвой,
Катились, словно град, глухие льдинки
Газетных букв тяжелою струей.
Мы будем поздним хмурым зимним градом,
Мы будем тяжким ледяным ножом,
Мы – мы в овраг к разбитому снаряду
Людскую тучу требовать придем.
Добры и злы есть и дубы, и пальмы,
Из нас они взмывают – из дождей,
Уходим в небо, в дождь вместившись дальний,
И капли – вечность тайная людей.

Мчалась тройка через поле,
Мчалась тройка через лес,
А казак гулял на воле,
Словно месяц средь небес.

Ива плакала в сторонке
И рябина у реки,
А в ночи весенней звонко
Пели песни казаки!

Было весело и жарко,
В каждой хате – по свече,
И блестели звезды ярко,
Словно шашка на плече.

Грациозно кони мчали
Вслед за ветром в час ночной.
Вовсе не было печали,
Да к чему ей быть весной?

Месяц над станицей вышел —
Вечность месяц очертил,
И казачью песню слышал
Целый хор ночных светил.