Михаил Светланин - Бриллиант и крот

– Да?… Даа… Вот я, стало быть, вошёл в её хрущёвскую квартиру… Господи, какой бардак! Грязь не убиралась месяцами, вещи набросаны кучами, посуда – не хочется прикасаться. Я вошёл и почувствовал такой родной запах прокуренного притона. Добавь к этому другой факт – я потом весь измазался её месячными… А так всё начиналось прилично. Кафе, робкие взгляды, от которых перехватывает дыхание, осторожные слова, Фрейд, Веласкес. Диссертация. Зимние сады. Она рассказывала, что ухаживает за тропическими растениями, я представлял, как в декабрьской темноте моя новая подруга открывает стеклянную дверь зимнего сада и красивой длинной ногой ступает в абсолютную и таинственную тишину, наполненную неслышным дыханием магнолий, кипарисов.

– А диссертация?

– Давно уже занимается изучением шизофрении. Кстати, на своих друзьях, преимущественно. Один из них, как я понял, её научный руководитель, даже позвонил как раз во время моего посещения и полчаса нес в трубку ересь. Она только ахать успевала в ответ. Потом вдруг запел! Затянул песню какую-то безумную… Доктор наук, скалолаз…

– Что тут сказать? Нормальная, даже хорошая современная женщина. Работает, зарабатывает, двигает российскую науку, старается организовать личную жизнь. Это всё нелегко. Сумасшедший ритм мегаполиса…

– Сумасшедшие друзья.

– Пусть так, но она всё равно идёт, ни перед чем не останавливается. Ни бытовуха, ни месячные…

– Она мне почти что-то в этом роде и написала в своё оправдание. Хотела выяснить, почему я не звоню: умер или мне не понравилось? Я уж не стал говорить, что она замарашка безумная, написал просто, что мы не подходим друг другу. Она ответила, что может измениться, что это разве проблема, потом спросила: может, тебе парикмахерша нужна или дура продавщица?

– И в самом деле?

– Как знать, очень может быть… Только таких уже, наверно, нет. На них можно посмотреть лишь в чёрно-белых советских фильмах.

– Опять всё плохо?

– Суди сам. Как-то на днях позвонил я ночью по объявлению в газете. Привезли девушку. Лет двадцать. Знаешь, за час волей-неволей разговоришься. Что же выяснилось: работает как раз продавщицей в большом супермаркете. График – сутки через двое. И пришла ей однажды мысль в белокурую голову – два дня что дома-то сидеть?!! Вот она и обратилась в организацию «Весёлые девчата». «Я, говорит, тут зарабатываю нормально и с людьми можно пообщаться…» Я едва не схватился двумя руками за голову от такой простоты и рассудительности. Знаешь, едва сдержался.

– У тебя есть выдержка. Ты, наверно, лишь загадочно улыбнулся едва заметной улыбкой, как Джоконда.

– Ну. А ты говоришь, простую бабу продавщицу. А вот интересно, сколько среди этих девок, студенток дневных отделений наших вузов, будущих врачих или преподавательниц?..

– Да, я тоже заметил, даже как таксист, новое какое-то поколение пошло…

– В чём новизна?

– Универсальное какое-то. Сядет паренёк, с виду вроде хулиганистый, вороватый. Разговоришься, точно: всё по фене, с интонациями блатными. Едешь, слушаешь, нет, работяга обычный, оказывается. Приехал из Невьянска, тут строит что-то. Там у него жена с ребёнком, тут тоже есть у кого остановиться. Пацану лет 25, весь тёртый такой, стреляный. Слушаешь дальше – нет, вор всё-таки. Предложит тебе плиточки кафельной недорого, штучного паркета, даже унитаз! Я подумал тогда: раньше тоже, конечно, воровали, но первому встречному этим не хвастались. Раньше этого в общем даже стеснялись, а теперь этим гордятся… Вот что важно. Или девчонок двух посадишь. В машине запахнет духами, пудрой французской. Студентки, вроде, даже филологи. Про сессию говорят. Едем, они про меня забудут, про лето разговорятся, про отдых, понеслось: «в натуре, лох вологодский» – про дружка своего курортного… Наверно, правда, все они по ночам в выездных борделях подрабатывают. Учёба теперь платная, за общагу отдай… В общем, новое какое-то поколение, универсальное…

– Может, придумают новое что?

– Может… Кстати, смотрел тут, надо было, на одном сайте фонтаны, как раз подумал: ну ни хрена нового. Всё те же дельфины по трое со струями изо рта, писающий мальчик, тетка с кувшином… За двадцать веков могли бы хоть что-то придумать, а?

– Писающую девочку, например?!

– Писающую студентку! Она бежала, торопилась на экзамен и тут поняла: не добежит! Присела. Раннее утро. У студентки сосредоточенное лицо. Она старается представить себе, о чём её будет спрашивать преподаватель, но разве это легко сделать?! В голове всё еще не смолкают другие вопросы, те, что задавали всю ночь её капризные, неугомонные клиенты…

– Тогда чтобы в мраморе и водах наших фонтанов отразилось всё новое поколение целиком, поставим ещё один. Он называется «Пацаны». Их двое. Один парень вдруг потерял равновесие, его сильно качнуло, из полуторалитровой бутылки полилось пиво. Чтобы не упасть, правой рукой юноша машинально оперся о поясницу второго парня. Тот склонился и, упираясь руками в оградку каслинского литья, блюёт на чугунные завитки…

– И мы, старшее поколение, очень, очень надеемся, что это он случайно опёрся о задницу приятеля…

– И что это совсем не они шли давеча гей-парадом по улицам нашего стихшего, ошеломленного города.

Два писателя, два старых друга, таких давнишних, что никто теперь не вспомнил бы, когда же они впервые разговорились. Жизнь когда-то развела этих двух, расселила по разным городам. Потом, через десяток лет, вдруг снова свела в том же доме, в том же старом дворе.

Было о чём поговорить.

Те десять лет, что они не виделись, были периодом с тридцати до сорока. А в это время человеку много что приходится понять и почувствовать. Например, что первая молодость уже прошла и ты стал другим, совсем другим каким-то человеком. Не таким, каким привык себя чувствовать. Приходится много и мучительно учиться добывать свой хлеб, сталкиваясь на каждом шагу со своими болезнями и слабостями, с изъянами души и ума. Держаться, всё равно гнуть свою линию и так становиться чуть-чуть опытней и сильней. В эти десять лет приходится также понять, что жизнь кончится. Сколько бы ни осталось, всё равно эти годы пройдут, так же, как промчались первые сорок лет, или ещё быстрей.

Конечно, бывает по-разному, но с нашими героями произошло именно так. И вот ещё что, эти двое, впрочем, как и многие из их поколения, выросшего в Советской России, теперь никак не могли ни понять, ни принять Россию новую. Воронцов как-то сказал: «Я как будто попал за границу, и очень мне хочется домой».

Встречались часто. За кружкой пива, не без этого, вспоминали ребят, какими они были тогда. Рассказывали, как потом у общих друзей сложилась жизнь, и историям этим не было конца. Так можно было провести целую вечность за воспоминаниями (и за светлым пивом), но всё-таки писательское начало постепенно стало брать верх над сантиментами и болтовнёй. Однажды наши герои решили вместе написать стихотворение. Получилось вот что: