Дмитрий Виноградов - Схватки в тупиках (сборник)

– Мы сделаем анализы, – продолжал я, тем не менее, ровным голосом. – И знаешь, что они покажут?.. Что твоё сердце не совместимо с её организмом. Пойми, шансов на то, что оно подойдёт, ничтожно мало.

Я был уверен, что после этих слов парень, по крайней мере, задумается, и, признаться, был потрясён, когда ответ последовал сразу же:

– Давайте всё-таки попытаемся.

Во мне опять зашевелилась подавленная ярость.

– Да не буду я этого делать! Это же преступление, это-то ты хоть понимаешь?!

В глазах парня полыхнуло что-то вроде насмешки.

– А вот я слышал… – медленно произнёс он. – Был случай.

Он замолчал, и я тревожно напрягся.

– Пацана машина сбила недалеко от вашей больницы. И его сердце пересадили другому, который у вас лежал…

Я был потрясён и сразу понял, от кого Родион услышал эту историю. Если я выгоню парня, она ведь решит, что он её предал… Ладно, всё равно сердце не подойдёт.

– Хрен с тобой, – с трудом произнёс я и стал яростно выписывать направления.

Аня рассказала про тот случай месяц назад, и это стало точкой в моём решении. Тогда я уже приходил к ней каждый день и не мог без этого. В первый раз в бедной, но чистенькой квартире мы сразу прошли в её комнату и долго сидели там, рассматривая фотографии. Она рассказала мне о погибших в автокатастрофе несколько лет назад родителях, но ни слова – о своём сердце. Про него я узнал, когда уже собирался уходить – её бабушка вышла из своей комнаты и позвала меня на кухню.

– Бабушка, пожалуйста! – Аня оборотила к ней лицо, даже слегка зарумянившееся от гнева.

Но та лишь покачала головой и повторила приглашение. Аня, хлопнув дверью, ушла к себе.

Не то что я был потрясён: ведь с самого начала заподозрил что-то такое. Наверное, и потянулся-то я к ней, потому что почуял смерть. Но одно дело – моя никому не нужная жизнь, а Анина – совсем другое.

Бабушка поила меня чаем с сушками, строго глядя перед собой. Кажется, я был ей неприятен. Но старуха смотрела на вещи правильно, стопудово понимая, что такие гости, как я – неизбежность. И я тоже всё понял – она умело донесла до меня месседж: секс исключён. Иначе Аничка может умереть.

Я был согласен. Нет, конечно, я хотел её. Так хотел!.. Просыпался по ночам и стонал в тоске, поняв, что Аня мне только снилась. Когда мы с ней встречались, самое большее, на что я решался – взять её за руку, с тревогой прислушиваясь к её учащающемуся дыханию, подавляя порыв сжать её и вжать в себя, стать с нею единым.

Но я знал, что никогда этого не сделаю. Потому что общение с ней – вот такое, десять сантиметров от тела до тела на тахте и незримое присутствие бабушки в соседней комнате – было лучше, чем секс с самыми гламурными куклами в мире.

Впрочем, один раз я всё-таки не выдержал. И это, можно сказать, было кульминацией нашего странного романа. Но об этом после.

В общем-то, идея моя родилась сразу после разговора с бабушкой, и крепла день ото дня, пока я торчал на лекциях, у компа или в библиотеке, дожидаясь, когда смогу сорваться и поехать на окраину, в «корабль», к ней. Я излазил всю Сеть в поисках информации и худо-бедно уяснил себе, как всё это делается. Выходило, что по-любому надо было говорить с врачом. Но сначала составить бумагу. Я поговорил с приятелем с юридического, навешав ему, что пишу рассказ, и он набросал мне примерную форму завещания, а потом я заверил его за три тыщи у равнодушного нотариуса, которому было параллельно, что заверять.

Я был уже настолько близок к ней, что знал всё о её докторе. Как говорить с ним, я представлял. Но накануне дня, когда я собрался к нему идти, Аня открыла мне дверь в слезах.

Я никогда не видел её плачущей. Вообще, мы никогда не говорили о её скорой смерти, даже пытались строить какие-то планы на будущее. А тут… Она не рыдала, уткнувшись в подушку – просто слёзы вольно текли по её спокойному лицу, как, наверное, бывает у плачущих икон.

– Что случилось?!

Она промолчала и пошла в комнату. Я за ней, бабушки не было дома: похоже, она уже доверяла мне.

– Да всё то же, Родя, – тихо проговорила она. – У меня уже давно всё случилось. Просто…

Она достала скомканный платок и вытерла лицо.

– У меня день рождения в ноябре.

– Ну да, помню.

Я глядел недоумённо. Она посмотрела, будто удивлялась моей тупости.

– Мне исполнится восемнадцать…

– И что?

Она нетерпеливо передёрнула плечами.

– Да просто меня переведут из детской очереди на трансплантацию во взрослую.

Я всё ещё не понимал. Она отвернулась и глухо объяснила:

– Сейчас я в очереди одна из первых. А во взрослой буду… в самом конце.

Только теперь до меня дошло: она оплакивала свою смерть. Сердце моё скрутило.

– И ничего нельзя сделать? – почти прошептал я, зная, что – можно.

Она помолчала, будто не решаясь, потом стала тихо рассказывать. Кажется, этот случай был единственным, дарящим ей призрачную надежду. Года два назад, когда она лежала на обследовании, напротив института грузовик сбил пацана, почти мальчишку. Он умер на месте, но тело подняли в стационар. Аня слышала суету возле операционной. И в этот же день нашлось сердце для умирающего парня из последней палаты. Тот тоже был в самом конце детской очереди, но часы его жизни отсчитывали уже последние дни. Что с ним было после пересадки, Аня не знала, но все, кто лежал тогда в стационаре, сложили два и два. Хотя врачи об этом случае дружно молчали.

У меня вопросов не было. Я сделаю то, что должен.

Когда я пришёл узнать результаты исследований, сразу насторожился. Подольцев прятал от меня глаза. Я с самого начала видел, что ему со мной не по себе. Но теперь было ещё что-то.

– Как и следовало ожидать, – пробормотал он, – не подходит твоё сердце. Жалко Аню. Но хоть ты жить будешь.

Я едва сдержался, чтобы не запустить в него телефоном. Был зол и расстроен, ведь с самого начала не сомневался: моя идея так хороша, что проблем с совместимостью не будет. Теперь понял, что сам себя обманул, как лох. Чуда не произошло. Но почему он прячет глаза?..

Дома я залез в базу института, где уже чувствовал себя, как дома.

Я мучительно ожидал выстрела, нисколько не сомневаясь, что парень сделает всё так, как нужно. Главное, чтобы сохранился череп, тогда, даже при выходном отверстии, можно убедить следователя в правомерности моих последующих действий. Мог ведь я предположить, что у мальчика есть какие-то шансы, и велеть срочно нести его в операционную? Мог. А уж там увидел, что шансов нет, зато нашёл его завещание. Тогда надо будет сразу зафиксировать смерть и тут же вскрыть грудную клетку на предмет проверки сердечной мышцы. Я понимал – всё это шито белыми нитками, но был уверен, что никто особо цепляться не будет… Но если Родион разнесёт себе голову из какого-нибудь обреза, очень трудно будет заподозрить наличие шансов на реанимацию, созерцая лишь остатки нижней челюсти.