Дмитрий Виноградов - Схватки в тупиках (сборник)

Вот так и становишься суеверным. Аня материализовала то, что вымечтала во время долгих безнадёжных дней на больничной койке. Она ведь придумала ту историю с гибнущим у больницы парнем. Просто перебирала свои шансы и поняла, что лишь нечто подобное может её спасти. Она рассказала историю мне, и хотя я пытался мягко разуверить её, дать понять, что такой вариант невероятен, продолжала упорно продумывать все подробности и, в конце концов, очевидно, поверила сама. Да ещё заставила поверить парня, лежащего передо мной. И тем самым не оставила иного выбора ни ему, ни мне, ни даже себе.

Вот оно, ради чего всё это. Совсем не романтически-геральдического вида – изжелта-белое и сине-багровое, мокрое, неприятное на вид. Но это то, что может подарить девочке жизнь… Господи, что это?!

Глядя на зловещее светло-серое пятно, расползшееся по сердцу Родиона Обломова, я не хочу верить своим глазам. Но в какой-то трезвом и не романтичном участке моего мозга раздаётся циничный смешок. Да, вот это, действительно, чёрный юмор, достойный высших сил!

– Обширный инфаркт миокарда, – говорю я ассистенту севшим голосом. – Здесь делать нечего. Зашивайте.

Мне очень хочется спуститься в сквер и поискать под кустами пистолет. Может быть, в нём остался хоть один патрон… Но с вахты звонят, что прибыла следственная бригада.

Потом… Да ничего весёлого. Священник отказался отпевать Родиона в храме и хоронить в освящённой земле. Мать кремировала тело, а урну забрала с собой. Потом я случайно узнал, что после смерти матери её племянница урну выбросила.

Через пару месяцев, перед моим уходом на пенсию, умерла Аня. В агонии она плакала и всё просила кого-то: «Прости! Прости!»

Похожий на старика человек неподвижными глазами смотрит, как отражённые в маленьком пруду облака искажаются расходящимися от брошенного камня кругами. Слёзы мешают ему смотреть, но он видит, что в мутном зеркале проявляется лицо юноши. Искажается и исчезает. Проявляется лицо девушки. Искажается и исчезает.

За мою длинную жизнь всякое бывало. Но чтобы к нашей драке привлекались другие твари – это, скажу я вам, фокус. От изумления моя передняя лапа непроизвольно поднялась и расслабилась, когда я услышал, что сзади ко мне, злобно щёлкая, подбирается парочка ворон. А засранец Мээк стоит как бы в сторонке и от восторга щерится своей вонючей пастью. Зрачки же его стали, как два блюдца, в которые какой-то двуногий вместо молока налил той чёрной гадости, которой полно было в котельной, где я кантовался пару зим назад. Ну, вы понимаете, о чём я…

Изумление ушло, и я почувствовал прилив невероятной злости. Старый Ваув зовут меня, да я и есть старый, и дрался множество раз. Приходится – то за землю с едой, то за даму или за деток. Но сама по себе возможность подраться меня в восторг не приводит. Давно уже. Однако сейчас я почувствовал настоятельную потребность оторвать этому бастарду суслика и подвальной крысы уши, располосовать морду надвое, а потом прокусить хребет, как презренной ящерице.

Ну да, я занял его землю, но потому, что так положено: я сильнее. И сделал это не по своей воле, а по вине стаи мерзких псов, позарившихся на контейнеры с мусором на бывшей моей земле. С одним бы я разобрался легко, мог и с двумя. Но не со стаей. И ещё у меня пушистики. Мне ничего не оставалось, кроме как уйти на другую землю. Но все они были заняты. По большому счёту, Мээку просто не повезло, что я решил подвинуть его. Впрочем, он мне никогда не нравился – не джентльмен. Я бродил по его земле уже несколько дней и ночей, присмотрел превосходный сухой подвал и перетащил туда малышню. И за всё это время трусливый подонок ни разу не попался мне на глаза, хотя его запах висел на всех ключевых точках, а иногда откуда-то из-за угла до меня доносилось его беспокойное фырканье. Я думал, он тихо уберётся, как делают все наши, когда понимают, что противник им не по зубам. А он вот что удумал – вороны!

Да нет, эти-то в своём праве, признаю – я и правда присматривался к их гнезду в кроне огромного тополя на краю пустыря. Вычислил его я только вчера, и по чистой случайности – птенцы сильно распищались. Обычно воронье гнездо хрен отыщешь. Я бы уже вчера его оприходовал, но взрослые были дома. Вот и пришёл сегодня. Скажете, что это отвратительно – убивать беззащитных птенчиков, пока родители носятся, чтобы их пропитать? Так жизнь такая. А кто пропитает четверых моих мохнатых крикунов, оставшихся без матери, которая ещё кормила их своим молоком?.. Так что не парьте мне мозги: я имею право забраться в гнездо ворон. Правда, и они имеют право это гнездо защитить. Если смогут.

Но Мээк сделал подлую штуку – специально всполошил птиц перед моим приходом и заставил вернуться раньше времени. И теперь они пытались достать меня, а Мээк, делая вид, что ему всё без разницы, выбирает момент, чтобы накинуться. Драный пудель!

Только со мной такое не проходит. Я резко развернулся и клацнул зубами на нахальное пернатое, слишком близко подкравшееся к моему хвосту. Тут же развернулся к Мээку и вперился в его пакостные глазёнки. Вопль, который при этом вышел из меня, заставил того содрогнуться. Глотка у меня пока ещё в норме.

Он старался не отводить взгляда от моих глаз, но плохо у него это получалось – всё время мотал башкой туда-сюда, не выдерживал. И кончики прижатых ушей загнулись – боится, урод. И правильно делает.

Вороны наскакивали сзади, норовя долбануть клювами прямо по моим причиндалам. Нет, дорогие, они мне ещё пригодятся – много на свете дам, да не прервётся род кошачий! Но периодически я вынужден был отвлекаться на паразитов, а за это время Мээк успевал освободиться от влияния моего взгляда и тоже начинал взрёвывать. Придётся драться всерьёз. Один на один со мной у Мээка шансов не было, хоть он и довольно крупный. Но вот с этими погаными птицами… Самое паскудное, что, прогони он меня сейчас, завтра же с удовольствием сожрёт птенчиков своих невольных союзников.

В один из моментов, когда я отвернулся к воронам, он таки бросился на меня. Отчаянный рывок, признаю. Я не замедлил вцепиться ему в морду, а лапами обхватил за шею, сам же развернулся на живот, увлекая его за собой, а потом сразу обратно и попытался вцепиться в горло. Убивать я не хотел, да и трудно это проделать со взрослым котом. Пасть забила вонючая шерсть, от которой меня чуть не стошнило. Мээк вырвался и прянул назад. Я бросился за ним с утробным воем, а вороны, во время нашего клинча носившиеся вокруг, снова принялись за мой хвост и то, что под ним. Я опять в бешенстве развернулся, одного чуть не достал, и жалко, что не достал – уж его-то горло мне по зубам вполне. А Мээк снова рванулся на меня.