Виктор Брусницин - Вечный двигатель

Обаяка встал. Вроде бы флегматичные движения по комнате, но просматривался нерв: стакан ставил, брал обратно.

– Собственно, Инночка, я вот к чему – ты здесь около часа и произнесла только пару фраз. Как говорят, не молчи на меня так.

– Если ты о достоинствах потенциальной супруги, то не рассчитывай.

– На достоинства или супружество? (Дама взглянула через плечо – с укоризной и одновременно просьбой.) Усек, не будем опошлять отношения… Итак, все прошло замечательно. Однако риск слишком велик. Гипноз – штука деликатная и здесь необходима полная сосредоточенность. Служащую в любую минуту могут позвать, еще как-то отвлечь. И потом, каждый раз иметь новый паспорт – хлопотно. Наконец, нельзя перебарщивать с суммами. Надо придумать что-либо менее уязвимое. В общем, эти миз е ры – как-то недостойны выделки.

Инна развернулась, осела на подоконник. Открылся фас – не сказать красавица, но очень прилично:

– Есть одно дельце. Твои психотерапевтические навыки смогут поработать.

– Выкладывай.

Инна монотонно, по-деловому осведомила:

– Имеется заинтересованный гражданин, его очень занимает одна вещь. Готов заплатить солидные деньги. Вещь находится в некой семье, и заполучить ее непросто – собственно, я знаю эту семью, имела к ней далекое отношение. Однако непосредственно действовать не могу, здесь как раз нужен ты. – Инна погасила сигарету, в тон закралась живинка: – Сережа, я, возможно, уеду, когда это закончим.

А нынче пусть день будет тусклым… Рядил дождь, лоснились асфальт и окна, перемещались под парусами зонтов озабоченные люди, дистрофичная собака в свалявшейся шерсти подле фонаря растерянно оглядывала мир, не понимая как жить дальше, – минор. Все это за окнами чревоугодного заведения. Внутри существовали малочисленные посетители, пианист выводил в углу непритязательные мелодии (как пригож инструмент в такую погоду). Присутствовали наши Инна с Сергеем и некий иностранец (облик уже указывал) – пухленький гражданин сходного с гипнотизером возраста, вполне свободно, пусть с легким акцентом и редкими ошибками, общавшийся на русском. Он улыбчиво глядел на Сергея.

– Мэ с Эной родственники. М-м… своячен ы ца? – спрашивал взглядом у Инны, снова крутился к Сергею. – Я женат на ее сестре.

– Как мало я о тебе знаю, – кинул Сергей Инне.

– Это и лучше.

– Для кого? – скользнуло недовольство Сергея.

Инна обратилась к иностранцу, в этом содержалось сдержанное раздражение на соотечественника:

– Кстати, позже напомни – ей хотела кое-что послать мама, нужно будет связаться. – Голос умеренно взмыл: – Дитер! Все-таки отчего Таня так редко бывает на родине? Сдавайся, твои происки!

– Отнют, она… м-м… как это… шибко работает… Впротчем, вид э тесь ви часто. Кстати, что там с твоей визой, пров о лочки сняты? Ми поедэм вместе?

Сергей кисло напомнил о присутствии:

– Куда, если не секрет?

Дитер охотно пояснил:

– Разве Эна не говорила? Ми живом в Австрии. Я понимаю так, что информация обо мне Эна вас не посватила. Мой отэц – русский. Вэрнее помесь с молдован и н. Моя фамилия производный – Де о рдиц… В конце сороковьих годы отэц убещал – там бэли сл о жни обстоят э льства. Его жизнь стала проиграна… – Помолчал. – Я его редко вижусь.

Сергей вскинул глаза:

– Ваш батюшка игрок?

Дитер неохотно довел до сведения:

– Отнют. Он бэл охранник – ему угрожали зэки… Я не могу сказать определенно – отец не любит это вспоминать. Кстати, тут Екатеринбург жил мой дадья – тэперь он умер. Словом, я родился уже в Вэнэ. Здесь, однако, нахожусь часто – по бэзнес.

Сергей проворчал:

– Бэзнес это вещь, – впрочем, набрал улыбку. – И какого рода? – Стрельнул к Инне: – Думается, такое любопытство в порядке вещей?

– Женского рода, – пытался шутить, обозначив это хихиканьем, Дитер. – Мануфактура, так говорили прежде. Я очень лэблю это слово.

– То-то и есть, что женского, – буркнул Сергей, сколько возможно укрывая желчь.

– Я очень много езжу. – Взгляд Дитера постоянно ходил от Сергея к Инне. Улыбка шла постоянная, иностранная – неживая. – Это нужно. И я лэблю Россию – кров голосует. Здесь много дэль.

А фортепьяно забирало. Какие звуки извлекали его опрятные клавиши: до-соль-фа-диез-соль ми-бемоль-до-ля – боже, что за чудная мелодия. Вот пошел ядреный пассаж, и как славно подпекали басы – исключительно в душу. Глаза Инны убраны поволокой, она – негде. Можно представить, сколь высокое эхо звучит в ее душе – значительные мгновения!.. Чу, однако, взгляд ее прикоснулся к земному – никак бедолагу собачку тронул. Точно! Подле той дистрофичной шавки некая старушенция суетилась – соболезновала. Впрочем, на пристальный глаз вовсе и не старуха. Здесь обнаруживалось нечто среднее между вокзальной синявкой и претенциозной дамой пятидесятых… Особа, безусловно, пьяна. И широка душой. Что демонстрирует, суя животному какой-то продукт. Собачка же воротит нос, при этом искоса с сильным недоверием разглядывает особь. Мадам презент уже и впихивает (широта души обязывает), на что собачка абсолютно аристократично делает разворот и вальяжно удаляется.

Инна ознакомила сопричастных с обстоятельством:

– Взгляните, до чего забавная тетка… – Улыбка умиротворения висела на лице. – Полюбуйтесь, да она пьяна.

– Славный, должно быть, человек, – заметил Сергей.

– Я убедился, – поделился Дитер, – даже бедный русский – щедр.

– Очень тонкое наблюдение для бизнеса, – пробубнил Сергей…

Значит, возвращаемся в уют. Пока мы окунались в душу Инны и затем историю с синявкой, здесь многое произошло: вот уж Сергей доверительно подался телом к негоцианту, тот откинулся на сиденье – нога закинута на другую, ладонь покоилась на столе – от сигары вилял дым, другая ладонь лежала на колене и локоть периодически и забавно вздергивался вверх. Забытая и смиренная Инна тянула кофе.

– Вэдите ли, – продолжил Дитер рассказ, прерванный приглашением Инны, – вещь нельзя украсть, купить, отнят. Она должна быть дана добровольно. Поэтому вы н у щны.

– Я – нужен, – вторил Сергей – судя по тону и выражению лица, здесь присутствовала философия. Несомненно, ибо последовал решительный вопрос: – И почем нужда?

– Я не обижусь, – предельно философски ответил Дитер.

В обширном гаражном массиве зиял распахнутый бокс. В чреве мерцали аккуратные жигули шестой модели, перед гаражом уютно сидел на стульчике и терзал некий механизм Вадим. «Обмани, но останься…» – напевал он. Во всем облике, в рачительных и свободных движениях рук были написаны умиротворение и соразмерность (а разве песня не о том же?) … Вот некая тень вмешалась в идиллию. Вадим поднял голову и разглядел мужчину в широкой улыбке. Это был Сергей.