Альберт Карышев - Философия крутых ступеней, или Детство и юность Насти Чугуновой

Старшой сказал, что вчера был в штабе Анпилова, одного из видных деятелей, руководивших сопротивлением Ельцину. В штабе регистрировались охотники защищать Верховный Совет, и там помогали иногородним устраиваться с ночлегом. Мамин хотел отвезти товарищей к Анпилову, но передумал. Он предложил им попытаться достичь цели под покровом темноты, и Андрей Иванович удивился тому, что усталые голодные ребята согласились.

Опять ходили задворками вокруг Дома Советов, искали щель; но милицейские кордоны стояли плотно, и ночью под фонарями они выглядели страшнее, чем днём. «Ополченцы» посовещались: а не протаранить ли всем скопом цепь солдат? Мамин предупредил:

– Нельзя силой. Могут догнать и побить, а то и застрелить.

Пробовали договориться. Подошли к отряду, загородившему узкий проход меж старыми пятиэтажками; но офицер не захотел слушать ходоков и прогнал их. В другом месте на пути встало подразделение крупнее. За его спинами Чугунов увидел два бэтээра, выступавшие из-за дома, а перед ними горел костёр, стояло в пирамиде стрелковое оружие и двигались крепкие мужики в пятнистых одеждах – это уже были не просто милиционеры. Снова добровольцы просили пустить их к Дому Советов. Они убеждали, настаивали и горячились. Солдаты в шеренге хмуро молчали, а лейтенант вежливо отвечал одно и то же: «Не имею права. Не положено».

Вдруг несколько омоновцев отошли от костра и скорым агрессивным шагом направились к милицейской цепи. Они разорвали цепь, и «ополченцы» поняли, что здоровяки идут к ним.

– Атас! Разбегаемся! – скомандовал Мамин.

Группа кинулась врассыпную.

Чугунов тоже побежал, прихрамывая. Тяжёлая сумка мешала ему. Он поднялся в горку, нырнул в лесок или заброшенный парк, но, потеряв силы, скоро остановился, сбросил сумку на землю. Присев на сумку возле тонкого дерева, Андрей Иванович тяжело дышал и прислушивался к удалявшимся звукам: треску сучьев под чьими-то грузными шагами и к возбуждённым мужским голосам. Отдышавшись, он встал, снова взял сумку на плечо; вгляделся в темень и, натыкаясь на деревья, запинаясь о сучья, напрасно поискал товарищей, с которыми толком и не познакомился; звать их он опасался. В каком направлении следовало ему идти до выхода на улицу, Чугунов не знал, и теперь он думал лишь о ночлеге у Шитиковых; время было позднее, и уехать в Григорьевск он уже не мог.

Впереди, совсем близко мелькнул луч света, преломлявшийся меж деревьев. Сучья трещали близко, и грубый голос произнёс:

– Слиняли! Перепугались!

Андрей Иванович увидел силуэт человека, державшего большой электрический фонарь, и его лицо, смутное в отсветах фонаря. Луч повернулся к Чугунова, ослепил его, и тот же голос сказал:

– А вон там кто-то идёт.

Чугунов шёл на омоновцев, но повернул в обратную сторону и, собравшись с духом, выдержал неторопливый шаг.

– Стой! – крикнули ему.

Он продолжал идти.

– Стой, тебе говорят!

Андрей Иванович остановился.

К нему подошли двое могучих военных в пятнистых куртках с меховыми воротниками, в тёмных шлемах с подбородниками; у того и другого с кистей рук свисали резиновые дубинки.

– Почему не останавливаешься по первому требованию? – спросил военный с грубым голосом.

– Не слышал, – ответил Чугунов. – Задумался.

– Кто такой?

– Приезжий. Житель Григорьевска. Литератор.

– Почему бродишь по лесу? Куда направляешься?

– Теперь иду на отдых. Ваши парни к Дому Советов не подпустили. Никак не выберусь из леса.

– А! Это ты вместе с приятелями рванул от нас?

– Я. Мы вас боимся. Читали, будто столичные омоновцы избивают всех подозрительных, в электрички и автобусы врываются, даже убили кого-то. Вы вот сразу взялись говорить со мной угрожающе, как с преступником, тыкаете незнакомому человеку, а я ведь много старше вас. Пожалуйста, опустите фонарь, не светите в глаза.

Военный опустил фонарь.

– Среди нас, конечно, встречаются всякие, – сказал он, помедлив. – Но и среди вашей пишущей братии есть настоящие гады. Шастаете тут. Вынюхиваете, высматриваете; а потом, как возьмётесь писать, наврёте с три короба. Зачем вам Дом Советов?

– Думал поговорить с теми, кто успел собраться возле него. Слышал, мирные люди строят баррикады для его защиты. Нёс им продукты, хлеб у меня в сумке, консервы, картошка. Хочу увидеть антисоветский переворот. Возможно, когда-то напишу о нём личные впечатления. Обещаю: врать не буду.

– Не ввязывались бы в это дело, – сказал другой военный. – По-дружески говорим. Ни к чему вам, пожилому человеку, такая романтика. Мы вас понимаем, самим тошно… Могли бы даже провести вас через наш кордон, но дальше не пройдёте. На последнем капэпэ охрана ни за что не пропустит, а то и арестует для выяснения личности. Судя по всему, вы плохо знаете район возле Дома Советов и, если будете дальше тут ходить, можете случайно приблизиться к американскому посольству, а ихние снайперы стреляют без предупреждения по движущейся цели. Ехали бы домой. Всё равно ничего не выходите, а в беду можете угодить.

– Что, ожидается что-нибудь чрезвычайное? – спросил Андрей Иванович.

– Мы и так вам слишком много сказали, – ответил омоновец.

– Куда же мне теперь идти?

– Спуститесь вниз и идите вот в этом направлении. – Он махнул рукой на которой висела дубинка. – Выберетесь на Арбат и дойдёте до метро. Спешите, уже за полночь.

Андрей Иванович едва успел в метро, на автобус, и за полночь добрался до дома Шитиковых. Он позвонил к ним, раз, другой, третий – никто не отозвался; позвонил ещё – снова гробовая тишина. «Умерли, что ли? Что делать? Ладно, посижу тут на лестнице, – подумал он. – Всё же теплее, чем на улице».

Андрей Иванович посидел на каменной ступеньке, привалясь боком к стене; зажмурил глаза и попробовал задремать, но не смог. Поднявшись на ноги, он опять стал звонить, а потом забарабанил в дверь кулаками и закричал:

– Это я, Чугунов! Мне негде переночевать! Пустите!

В квартире бывших сватов послышалось движение, повернулись запоры, дверь приоткрылась на длину цепочки, и заспанная лохматая хозяйка заворчала в узкую щель:

– Кто там? Что безобразничаете? Спать не даёте! Сейчас милицию вызову!

«Прекрасно поняла, что это я», – не усомнился Андрей Иванович и ответил:

– Неужели по голосу не узнали? Мне нужно переночевать! Так получилось, что я ночью оказался на улице! Простите за беспокойство!..

– Ну проходите. – Она пустила его в прихожую, замкнула дверь и подозрительно оглядела Чугунова, одетого в телогрейку, обутого в сапоги, с тяжёлой сумкой, висевшей на плече.

– Что это вы все затаились? – спросил Андрей Иванович. – Звонил, звонил! Стучал, стучал!.. У нас давно бы кто-нибудь выскочил за дверь и поругался! И темно в подъезде.