Михаил Заскалько - Когда придёт Зазирка

Кентавр улыбнулся, вытянул руку и Уп опустился на неё. Мне стало весьма не по себе: голое тело мальчишки во весь «экран», каждая жилочка, родинка, волосок…

«Уп, я не хочу это смотреть!»

Уп поменял положение головы: «экран» заполнили козы, резвящиеся, мекающие, либо меланхолично жующие жвачку.

– Как ты попала сюда, пичуга? – внезапно зазвучал в ушах приятный грудной голос. – Чья злая прихоть забросила? Ты, верно, голодна и замёрзла? Идём, угощу зерном и червячками. Отогреешься.

Панорама с козами исчезла и на «экране» появились огромные каменные глыбы, частично заснеженные, частично заросшие ледяной чешуёй и сосульками. Между ними узкий проход. Поворот – и рукотворная арка, вход в пещеру. Роль двери выполняет завеса из каменных бус: камешки размером с мизинец аккуратно обточены, со вкусом подогнаны друг к другу. За завесой широкий и просторный коридор, сводчатый потолок. Стены отполированы, точно мрамор и разукрашены картинами. Поражала их тематика: пейзажи, где главенствовал зелёный цвет – деревья, трава, даже пёстрые цветы были с зеленцой. Всё росло, цвело, радовалось солнцу, тянулось к чистому голубому небу. Здесь, в краю вечного снега, вечного зимнего дня, картины казались фантастикой, выдумкой художника.

По обе стороны, строго по прямой, в стенах на уровне среднего человеческого роста вырублены небольшие ниши, дно которых подобие чаш. В них что-то шевелилось, мерцало, тускло светилось. Все вместе чаши давали довольно приличное освещение.

Коридор вдруг оборвался, точнее, поделился на десяток поуже. Отовсюду слышался гул, сразу и не сообразить, на что похож.

Кентавр свернул вправо, прошёл по сумрачному коридорчику и вышел… на площадь. Здесь было светло, как и снаружи, от многочисленных чаш на стенах и потолке. Площадь овальная, выложена мозаикой и отполирована до блеска. В центре ромбовидный резервуар с водой. Площадь упиралась в стены, которые сплошь в дырах, как соты. Отверстия соединялись между собой вырубленными тропинками и лесенками. Из отверстия вырывались голоса, смех, пение, детский плач. Всё вместе и создавало тот необъяснимый гул.

Кентавр что-то крикнул и гул стих, чтобы через секунду стать громче и ещё невообразимее: из отверстий выбегали люди. Самые настоящие: две руки, две ноги и всё остальное, как полагается. Только… одни женщины. Старые, пожилые, молодые и совсем маленькие девочки. В считанные секунды площадь заполнилась оживлённой толпой. Все одеты в однотипные вязаные из козьей шерсти платья, различались только расцветкой и наличием всевозможных фенечек. Говорили все разом, громко. Эхо билось о своды, дробилось: шум стоял невероятный. Толкались, тянулись рассмотреть поближе Упа, коснуться его. Сотни лиц, ещё более рук… Бедный Уп!

– Тихо! – закричал кентавр и, похоже, топнул копытом.

Воцарилась тишина.

– Эта дивная пичуга попала к нам… Не ведаю, как и зачем, но её появление… добрый знак! Должно случиться… хорошее…

Радостное оживление в толпе.

– Не будем пугать её…

Толпа отпрянула и рассыпалась, грубо говоря, по своим норам. Одни оставались на тропинках, садились на ступеньки, другие скрывались в лазах, чтобы вскоре появиться с каким-либо предметом в руках. Через пару минут рядом с резервуаром появился изящный каменный столик, на него водрузили металлическую конструкцию – абстрактное дерево. К одной из «веток» прикрепили корзинку, сплетённую из кожаных ремешков – гнездо для Упа. У подножия «дерева» сгрудилась череда глиняных тарелочек, мисочек с кормом: зерно, хлебные крошки, червячки, жучки. Когда всё было готово, и на площади остался только кентавр, он опустил руку и Уп спрыгнул на стол. Вновь воцарилось напряжённая тишина: все, затаив дыхание, следили за дивной пичугой. Уп деловито обошёл все блюда, в каждом поклевал.

«Ты про нас не забывай… и смотри, не обожрись. Извини за грубое слово, но тебе столько вкусностей нанесли… «– послала я мысленное послание.

Уп самодовольно развёл хохолок во всю красоту, мотнув головой, издал громко:

– Уп – уп – уп!

Мне почудилась в его крике обида: мол, за кого ты меня принимаешь?

«Прости, прости! Ляпнула неподумавши».

– Уп – уп – уп – уп, – потише и в иной тональности, видимо переводилось так: «Хорошо, прощаю. В другой раз следи за словами. Пичугу легко обидеть.»

«Ладно, Уп, я отключаюсь: что-то виски ломит…»

И не только виски: на глазные яблоки, будто, пальцами давили. И ещё лёгкое подташнивание. Должно быть, у меня та же история, что и у Димы: перегрузка. Наши Дары едва проклюнулись, а мы уже эксплуатируем их, как взрослых.

В мои ноги бился Колобок: от возбуждения, у него даже нить распустилась.

– Ну, что ещё?

Колобок откатился и замер, ниточка завиляла, точно хвостик. Интуитивно я догадалась: приглашает последовать за ним.

– Хорошо, давай прогуляемся.

Колобок метнулся вдоль обрыва. Я последовала за ним, проваливаясь по колено в снег.

– Алё, не так шибко. Мне не угнаться за тобой.

Колобок сбавил темп. Внезапно, испугав меня, рядом прошуршал Зебрик, вышел на колею Колобка. След Зебрика держал меня: словно по бетонной дорожке пошла. Метров двести, думаю, прошла, когда Колобок остановился.

– Дальше что?

Колобок осторожно приблизился к самому краю, спустил нить вниз.

– Ясно: хочешь, чтобы я посмотрела. А не грохнусь?

Зебрик съехал с колеи и бесстрашно принялся утюжить снегу самой кромки. Утрамбовав площадку, метр на метр, Зебрик скромно скользнул в сторонку.

Я опустилась на площадку, чуть подтянулась к краю и глянула вниз. Глубина, конечно, стеганула по нервам, даже спине стало знобко. То, что хотел мне показать Колобок, я отметила сразу: трещина, почти от края и до самого низа. Широкая и ребристая – природные ступеньки. Вообще-то мысль Колобка ясна, но…

– Только сумасшедший рискнёт спускаться здесь без альпинистского снаряжения, – сказала я, вставая. – Ты, конечно, не подумал об этом?

Колобок отпрыгнул на чистый снег и принялся лихорадочно что-то чертить. Я в чертежах, как свинья в апельсинах, но приблизилась, с умным лицом всмотрелась. Собственно, рисунок не был сложным: Колобок предлагал закрепить конец его нити за вон тот валун – в трёх шагах от нас, присыпан снегом, – а сам Колобок кинется вниз, размотавшись. Идея неплохая, только меня чрезвычайно смущала тонкость нити, вернее, её прочность. Хотя… ведь это не просто шерстяная нить, а из шерсти самой Земун – коровы…

Подошёл Дима. Видок у него был ещё тот… Я, невольно, усмехнулась.

– Да, да… – закивал головой Дима. – Похоже, как с бодуна?

– Похоже. Вот тут наш Проводник предлагает спускаться по его нити. Что скажешь?

Дима поморщился, потряс головой:

– Чёрт, задолбала эта тошнота… А выдержит нить?