Юрий Гельман - След на песке (сборник)

Вечерело. Легкие колебания горячего воздуха то и дело приносили из-за реки, из парка «Победа», новые звуки – там открылась дискотека. Колесо обозрения, которое в народе всегда зовут «чертовым», обозначилось в закатном небе разноцветным контуром из весело светящихся лампочек.

И вдруг как-то враз потускнело небо, окрасилось в иные – холодноватые тона. Это с юга, со стороны моря, тянулось к городу большое курчавое облако. Багровое, полновесное, с золотистой каймой по краям, пробитое насквозь бронзово-горячим лезвием заходящего солнца, оно было похоже на мешок за спиной Санта-Клауса, из которого на притихший город сыпались не по сезону искристые подарочные блестки заката.

В половине девятого Костя вышел из шахматного клуба. В его серых глазах плескалась растерянность. Может быть, это были слезы? Нет, отец давно научил мальчика мужественно относиться к неудачам, переживать поражения. Пойми, говорил отец, нет шахматистов, которые выигрывают всегда. Это закон. Просто нужно помнить об этом и не расстраиваться.

Отец всегда был прав. После того, как это случилось с матерью, отец стал для Кости всем, чем только мог – нянькой, учителем, другом. Он много работал, иногда уходя в ночную смену, но все же находил время готовить еду, находил время гулять с сыном. И еще – приучал Костю к самостоятельности. Мужчина должен уметь все, говорил отец, и пуговицу пришить, и сварить борщ, и починить стул, и постирать белье. К одиннадцати годам Костя научился многому. Он любил отца, и не мог относиться к его науке легкомысленно.

Одно только было плохо: отец начал выпивать.

– Не надо, папа, – говорил ему сын, – мне это не нравится.

– Понимаешь, – отвечал отец, – мне очень плохо без мамы…

Костя понимал. Он хорошо учился, он неплохо играл в шахматы. Он не хотел подводить отца, к которому сильно привязался за последние три года.

И вот теперь, выйдя из шахматного клуба, он вдруг понял, что назревает катастрофа. Тут проходил городской турнир среди юношей. Костя, которому только недавно исполнилось одиннадцать лет, был самым младшим из участников. К нему относились свысока, не принимали в расчет. Он чувствовал на себе снисходительные взгляды, и от этого злился. Хотя и не показывал никому то, что творилось в его душе. Он просто играл. Играл в полную силу. Играл так, как умел.

И – странное дело – мальчик, которого никто не принимал всерьез, шел по турниру, как триумфатор. Он выиграл у восьмиклассника Титова, заставил капитулировать Шиманского, которому проигрывал раньше. Еще сыграл вничью с Экимяном и Зубовым. Проиграв одну партию, потом снова выиграл. К последнему туру у Кости было всего на пол-очка меньше, чем у лидера.

– Папа, если я выиграю турнир, ты не будешь больше пить водку? – спросил Костя у отца несколько дней назад.

– Обещаю, – заверил отец и грустно усмехнулся.

А сегодня утром он уехал на сдачу какого-то важного объекта.

– Меня не будет два дня, – сказал на прощание. – Еда в холодильнике, голова на плечах. Ну, сын, будь молодцом, не сдавайся!

– Я не сдамся, папа, – ответил Костя, целуя отца в чисто выбритую щеку.

…Он прошел к парапету, сел на горячую гранитную плиту, положил рядом свою шахматную доску, в которой, весело толкаясь, перекатывались фигуры. Потом свесил ноги в обрыв и стал смотреть на мост. Уже гирлянда фонарей перекинулась в сумраке с одного берега на другой, уже машины и троллейбусы рыскали фарами по асфальту, а Костя все сидел на гранитной плите, почти не шевелясь – как изваяние.

За его спиной еще горели окна шахматного клуба – одноэтажного здания, построенного полтора столетия назад. Когда-то здесь был ресторан, в котором гуляющие по бульвару могли посидеть за столиками, поесть и послушать музыку. Оркестр в красивых униформах, располагавшийся тут же, на открытой площадке, наигрывал вальсы и мазурки тех лет. Публика чинно прогуливалась, кто-то танцевал, кто-то, наверное, объяснялся в любви. Потом, гораздо позднее, рядом с рестораном была построена ротонда. Тогда музыканты в случае плохой погоды перебирались под навес.

Это было излюбленное место отдыха горожан. Таковым оно, впрочем, и осталось, хотя, кроме самого здания, не сохранилось ничего. Но была какая-то аура, был тайный магнетизм, не ослабевший за долгие годы, не убитый ни войнами, ни революциями, ни перестройкой.

…Костя отложил последнюю партию с ладьями и разнопольными слонами, в которой у его соперника была лишняя пешка. Если бы не она, если бы не этот маленький черный солдатик, смело дошедший до третьей горизонтали, – он мог рассчитывать на ничью при доигрывании. Но теперь… Теперь все шло прахом, и осознание собственной беспомощности угнетало мальчика.

Уже совсем стемнело. Погасли окна шахматного клуба, и сторож запер дверь изнутри. Опустел бульвар. Последний радиоприемник в последнем открытом кафе замолчал, наконец, как убитый комар. Стало тихо и одиноко.

Костя слез с парапета, оглянулся по сторонам. Никого нигде не было. По трем скошенным ступенькам он поднялся на площадку ротонды, где тускло горела одна единственная лампочка. В зыбком конусе света стояла скамья. Мальчик устроился на ней, раскрыл доску и неторопливо расставил фигуры в отложенной позиции.

Едва шелестела река где-то внизу. Опустел мост, облегченно вздыхая. На востоке взошла луна. Как беременная невеста, со смущенным кокетством она прятала лицо за вуалью пепельных облаков.

– Что ты здесь делаешь, мальчик? – вдруг услышал Костя совсем рядом.

Вздрогнув, он поднял голову. Неподалеку стоял высокий мужчина в военно-морском кителе. Широкая борода с ровной седой дорожкой посередине аккуратно лежала на его груди, едва прикрывая серебряный крест у воротника. Что-то знакомое было в чертах этого человека. Но Костя не мог вспомнить, где видел его раньше.

– Я… – сказал он робко, – у меня утром доигрывание, а дома все равно никого нет.

– Ты сирота?

– У меня есть отец, – ответил Костя. – Но он в командировке.

– И ты решил провести здесь всю ночь? И не боишься?

Костя пожал плечами. Только теперь он понял, что лучше было бы, в самом деле, уехать домой, когда еще было светло.

– Не бойся, – сказал незнакомец. – Сейчас подойдут мои приятели, и никто не посмеет тебя обидеть. Ты можешь остаться, если не будешь нам мешать.

– А что вы будете делать?

– У нас пройдет военный совет.

– Я не буду мешать, – подтвердил Костя. – Только посижу в сторонке.

И тут он увидел, как из темноты в ротонду поднимаются четверо мужчин. Все они были в военной форме. Только не в современной, а какой-то старинной, виденной раньше только на картинках.

Один из них, почему-то показавшийся Косте главным, на голове носил небольшой белый парик с завитушками над ушами. На вытянутом лице с высоким лбом выделялись выразительные, умные глаза. Мальчику даже показалось, что этот человек не может быть военным, уж слишком теплым и приветливым был его взгляд. И только китель со стоячим воротом, расшитый золотой нитью, да многочисленные звездные ордена, украшавшие грудь, определяли в этом человеке военного.